Интерпретативный это: Синонимы и антонимы «интерпретативный» — анализ и ассоциации к слову интерпретативный. Морфологический разбор и склонение слов

ИНТЕРПРЕТАТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ • Большая российская энциклопедия

• В книжной версии

  Том 11. Москва, 2008, стр. 455

• Скопировать библиографическую ссылку:

  ---

Авторы: Д. Г. Подвойский

ИНТЕРПРЕТАТИ́ВНАЯ СОЦИОЛО́ГИЯ, тер­мин, ис­поль­зуе­мый для обо­зна­че­ния ря­да со­цио­ло­гич. тео­рий, в рам­ках ко­то­рых осн. за­да­чей счи­та­ет­ся изу­че­ние «смы­сло­вой на­гру­жен­но­сти» со­ци­аль­ной жиз­ни и об­ра­зую­ще­го её струк­ту­ры че­ло­ве­че­ско­го по­ве­де­ния. При та­ком под­хо­де учё­ный вы­сту­па­ет в ка­че­ст­ве «ин­тер­пре­та­то­ра» (ис­тол­ко­ва­те­ля) субъ­ек­тив­ных зна­че­ний и смы­слов, ко­то­рые ин­ди­ви­ды при­пи­сы­ва­ют тем или иным фраг­мен­там со­ци­аль­ной ре­аль­но­сти.

Од­ной из ран­них форм И. с. яв­ля­лась т. н. по­ни­маю­щая со­цио­ло­гия (тер­мин по­лу­чил рас­про­стра­не­ние гл. обр. в нем. ин­тел­лек­ту­аль­ной тра­ди­ции). У ис­то­ков дан­но­го на­прав­ле­ния стоя­ли В. Диль­тей и М. Ве­бер. И. с. ут­вер­жда­ла се­бя в ка­че­ст­ве аль­тер­на­ти­вы по­зи­ти­ви­ст­ски-на­ту­ра­ли­сти­че­ским кон­цеп­ци­ям, стре­мив­шим­ся вы­страи­вать зда­ние со­ци­аль­ных на­ук «по об­ра­зу и по­до­бию» ес­те­ст­во­зна­ния. Пред­ста­ви­те­ли И. с. ука­зы­ва­ли на фун­дам. он­то­ло­гич. раз­ли­чия пред­ме­тов ес­те­ст­вен­ных и гу­ма­ни­тар­ных на­ук, что, в свою оче­редь, оп­ре­де­ля­ет и раз­ли­чия ис­поль­зуе­мых ме­то­дов. Со­цио­ло­гия, по Ве­бе­ру, яв­ля­ет­ся «по­ни­маю­щей», т. к. в цен­тре её ис­сле­до­ва­тель­ских ин­те­ре­сов на­хо­дит­ся ори­ен­ти­ро­ван­ное на дру­го­го со­ци­аль­ное дей­ст­вие, имею­щее для ак­то­ра субъ­ек­тив­ный смысл. По­ни­ма­ние дей­ст­вия не ос­но­ва­но на «вжи­ва­нии» (во внутр. мир че­ло­ве­ка) или «со­пе­ре­жи­ва­нии»; не име­ет оно ни­че­го об­ще­го с эти­че­ской (или ка­кой-ли­бо иной) оцен­кой дей­ст­вия. Этот акт оп­ре­де­лял­ся мыс­ли­те­лем как стро­го ло­гич. ме­тод, при по­мо­щи ко­то­ро­го ти­по­вые фор­мы со­ци­аль­ных дей­ст­вий (см. Иде­аль­ный тип) кау­заль­но со­от­но­сят­ся с по­ро­ж­даю­щи­ми их цен­но­ст­но ок­ра­шен­ны­ми мо­тива­ция­ми и жиз­нен­ны­ми ус­та­нов­ка­ми со­ци­аль­ных субъ­ек­тов.

Обо­зна­чен­ная ме­то­до­ло­гич. пер­спек­ти­ва оп­ре­де­ли­ла ха­рак­тер и на­прав­лен­ность на­уч. по­ис­ков ря­да школ зап. социо­ло­гии (пре­ж­де все­го ори­ен­ти­ро­ван­ных на изу­че­ние со­ци­аль­но­го «мик­ро­ми­ра»). Эле­мен­ты ин­тер­пре­та­тив­но­го под­хо­да мож­но об­на­ру­жить в ра­бо­тах Г. Зим­ме­ля, У. То­ма­са, Ф. Зна­нец­ко­го, Дж. Г. Ми­да. К это­му под­хо­ду тя­готе­ют сим­во­ли­че­ский ин­те­рак­цио­низм, фе­но­ме­но­ло­ги­че­ская со­цио­ло­гия, эт­но­ме­то­до­ло­гия.

Наи­бо­лее рель­еф­но прин­ци­пы И. с. вы­сту­па­ют в твор­че­ст­ве со­ци­аль­ных фе­но­ме­но­ло­гов – А. Шю­ца и его по­сле­до­ва­те­лей (П. Бер­ге­ра, Т. Лук­ма­на и др.). В дан­ной вер­сии И.  с. осн. вни­ма­ние уде­ля­ет­ся ана­ли­зу «ин­тер­субъ­ек­тив­ной» со­став­ляю­щей по­все­днев­но­го взаи­мо­дей­ст­вия, ко­то­рое пред­ста­ёт пе­ред ис­сле­до­ва­те­лем как ре­аль­ность, по­сто­ян­но ин­тер­пре­ти­руе­мая (ос­мыс­ляе­мая) уча­ст­ни­ка­ми взаи­мо­дей­ст­вия. Обы­ден­ный опыт лю­дей ос­но­вы­ва­ет­ся на зна­ни­ях о свой­ст­вах со­ци­аль­но­го и при­род­но­го ми­ров, об ожи­дае­мом по­ве­де­нии «дру­гих» в ти­по­вых си­туа­ци­ях и т. п., при­чём эти зна­ния при­зна­ют­ся их но­си­те­ля­ми «са­мо со­бой ра­зу­мею­щи­ми­ся». Со­цио­ло­гич. ин­тер­пре­та­ция вы­сту­па­ет в рам­ках та­ко­го под­хо­да как ин­тер­пре­та­ция «в квад­ра­те», т. е. как опи­са­ние пра­вил, при по­мо­щи ко­то­рых ин­ди­ви­ды со­вме­ст­ны­ми уси­лия­ми ор­га­ни­зу­ют (в мыш­ле­нии и по­ве­де­нии) про­стран­ст­во ок­ру­жаю­щей их со­ци­аль­ной жиз­ни. Эм­пи­рич. изу­че­ни­ем «оп­ри­вы­чен­но­го» зна­ния, ла­тент­ных форм и мо­де­лей субъ­ек­тив­ной ми­ро­ори­ен­та­ции (за­пе­чат­лён­ных в т. ч. в язы­ке), яв­ляю­щих­ся ус­ло­ви­ем взаи­мо­по­ни­ма­ния ме­ж­ду ин­ди­ви­да­ми и обес­пе­чи­ваю­щих ус­той­чи­вость со­ци­аль­ных свя­зей, за­ни­ма­лись пред­ста­ви­те­ли эт­но­ме­то­до­ло­гии (Х.  Гар­фин­кель и его уче­ни­ки).

Прин­ци­пы И. с. ис­поль­зу­ют­ся в ка­че­ст­ве од­ной из ба­зо­вых кон­цеп­ту­аль­ных пред­по­сы­лок ме­то­до­ло­гии ка­че­ст­вен­ных ис­сле­до­ва­ний [кейс-ста­ди (case-study), ана­лиз лич­ных до­ку­мен­тов, нар­ра­тив­ный ана­лиз, био­гра­фи­че­ский ме­тод]. На про­тя­же­нии 20 в. И. с. на­хо­ди­лась в тес­ном ин­тел­лек­ту­аль­ном кон­так­те с гер­ме­нев­ти­кой – осо­бым муль­ти­дис­ци­п­ли­нар­ным на­прав­ле­ни­ем ис­сле­до­ва­ний, по­лу­чив­шим ши­ро­кое рас­про­стра­не­ние в фи­ло­со­фии, куль­ту­ро­ло­гии, язы­ко­зна­нии. По сво­им ме­то­до­ло­гич. ос­но­вам к И. с. близ­ка ин­тер­пре­та­тив­ная ан­тро­по­ло­гия.

подходы и решения – тема научной статьи по языкознанию и литературоведению читайте бесплатно текст научно-исследовательской работы в электронной библиотеке КиберЛенинка

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ И ИНТЕРПРЕТАТИВНАЯ ТЕОРИЯ ПЕРЕВОДА: ПОДХОДЫ И РЕШЕНИЯ

© Ю. А. Белова

Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450076 г. Уфа, ул. Коммунистическая, 19.

Тел.: +7 (347) 273 28 42.

ЕтаП:]и11еПа_Ье1оуа@Ьк. ги

Многие лингвисты и переводчики ставили под сомнение возможность применения ин-терпретативной теории к художественному переводу. Основное внимание в данной теории уделялось дискурсу, цель которого заключается в передаче информации, объяснении или убеждении, вследствие чего художественный перевод не входил в сферу исследования. В последнее время, однако, тот факт, что форма рассматривается скорее как средство, нежели конечная цель в интерпретативном подходе, послужил причиной отказа от понятия непереводимости художественной литературы. В настоящей статье мы последовательно рассматриваем историю возникновения и развития интерпретации, а также интерпретатив-ную теорию перевода Д. Селескович и М. Ледерер на примере переводов фразеологических единиц в повести М. Булгакова «Собачье сердце».

Ключевые слова: интерпретация, перевод, интерпретативная теория перевода, смысл.

Интерпретативная теория перевода возникла в XX в. в трудах М. Ледерер и Д. Селескович, но нужно отметить, что ее предпосылки начали закладываться еще в эпоху Античности, когда Цицерон начал говорить о переводе не на уровне значений отдельных слов, а на уровне смысла. Эта идея получила развитие в работах Иеронима Стридонско-го, Этьенна Доле и Леонардо Бруни, а позже окончательно оформилась в процессе устного перевода конференций и письменных текстов. Прежде чем рассматривать интерпретативную теорию перевода, нужно разобраться в огромном количестве подходов к определению самого понятия.

Термин «интерпретация» (interpretation, Auslegung, Deutung) допускает множество толкований. Например, З. Шмидт различает: 1) интерпретацию как термин обыденной речи, используемый при указании на субъективные способы рассмотрения высказываний и фактов по отношению к тексту, носящему проблематичный характер; 2) интерпретацию как характеристику художественной презентации — аналогичной «музыкальной интерпретации»; 3) интерпретацию как понятие, используемое в лингвистике и в логике, где, по мнению Шмидта, речь идет в таком случае о том, что некоторому символу приписывается область индивидов, формальной системой допускаемых в качестве «интерпретаций» для этого символа [1]. Ч. Филлмор рассматривает интерпретацию как «представление о тех свойствах (внешнего) мира, которым данный текст в наибольшей степени отвечает и которое выглядит как построение «взгляда на мир»» [2].

Интерпретацию можно назвать «инструментом» многих наук, способом постижения мира. Интерпретируя, человек пытается сам понять высказывание, а также объяснить происходящее другим индивидам. В истории наук существует несколько типов интерпретации: в точных науках наличествуют естественнонаучная и логико-

математическая интерпретации, позволяющие сопоставить теорию и реальность. Они предъявляют некоторые требования к подлежащим интерпретации формальным структурам (наличие строго определенных понятий и отношений между ними, процедур вывода и доказательства). В гуманитарных же науках интерпретация многолика. Можно выявить три этапа в истории употребления данного понятия, на каждом из которых возникает специфический вид гуманитарной интерпретации.

Герменевтическая интерпретация — это реконструкция текста, которая осуществляется читателем уже после конструирования текста автором [3]. Цель такого интерпретирования заключается в понимании текста, т.е. восстановлении смысла, заложенного в него автором. Данный подход к объяснению понятия «интерпретация» формируется в XIX в. Ф. Шлейермахером и В. Дильтеем. По Шлейермахеру герменевтика — это «искусство понимания» и «учение о понимании» [4]. Он выделяет два уровня реконструкции — лингвистический и психологический, в результате чего достигается не только понимание смысла, но и погружение в эмоциональное состояние автора. У В. Дильтея процедура интерпретации тоже проходит два этапа: на первом текст соотносится с индивидуальностью автора и культурно-исторической ситуацией, в которой появился текст; на втором происходит соотнесение смысла текста с личным опытом интерпретатора. Этот вид интерпретации называют еще классической интерпретацией [5].

Структурно—семиотическая интерпретация представляет собой дешифровку текста. Текст рассматривается здесь как объективная реальность, которая ни в коей мере не зависит от субъективных особенностей автора и исторического контекста. Контекст не представляет большой ценности для интерпретатора. Этот вид интерпретации присутствует в рабо-

тах Г. Башляра, П. Рикера, он характерен для модернизма и оформляется в 1950-е гг.

Третий тип интерпретации — это интерпретация как деконструкция. В рамках такого подхода смысл текста, вложенный в него автором, не является единственно возможным и необходимым для прочтения. Эта трактовка интерпретации является постмодернистской и развивается в 1960-е гг. в трудах Р. Барта.

Таким образом, к концу XX в. в филологии полностью сложилось новое направление — интер-претивизм, которое позже называли «interpretive turn» (интерпретативный поворот). Представители такого подхода (Е. С. Кубрякова, В. З. Демьянков, S. H. Olsen) считали, что значения слов не содержатся в языковой форме, а вычисляются с помощью интерпретирования. Более того, М. Шапиро подчеркивал, что «понять языковую структуру -значит аналитически проинтерпретировать смысл достигнутого осознания того, что воплощено в грамматических фактах» [6]. Французский философ, один из ведущих представителей философской герменевтики Поль Рикер связывает интерпретацию с особой работой мышления, «которая состоит в расшифровке смысла, стоящего за очевидным смыслом, в раскрытии уровней значения, заключенных в буквальном значении» [7].

Таким образом, можно сказать, что интерпретация — это не только технический процесс, который позволяет трактовать слова автора высказывания и раскрывать смысл, это еще и творческая деятельность, которая зависит от интеллектуального уровня и экстралингвистических знаний.

В современной лингвистической науке термин «интерпретация» используется также как специальная техника перевода, что впервые было отражено в работе И. И. Ревзина и В. Ю. Розенцвейга «Основы общего и машинного перевода» (1964). Цель данного исследования заключалась в том, чтобы расщепить сложный процесс перевода на составляющие и установить между ними связь. В зависимости от того, как переводчик переходит от воспринятого текста к передаче сообщения, этот процесс называется или интерпретацией или переводом. Интерпретация связана со смыслом сообщения, который расшифровывается с помощью контекста и предшествующего опыта переводчика и языка. Перевод же при таком подходе полностью формализован, т.е. переводчик, не думая над смыслом, применяет формальные критерии для перевода или, другими словами, трансформации.

Чуть позже появляется абсолютно противоположный подход к интерпретации — концепция Да-ницы Селескович и Марианны Ледерер (1987), которая называется интерпретативной теорией перевода, «интерпретативным подходом» или «теорией смысла». В основе концепции лежат лингвистические и психологические факторы, которые раскрывают связь языка и мышления в процессе общения

между людьми и в процессе перевода с одного языка на другой.

Известно, что участники коммуникации запоминают не языковую форму высказываний, а лишь выраженный ею смысл. Человек не может воспроизвести слово в слово услышанное, но может передать соответствующий смысл. Поэтому Д. Селеско-вич делает вывод, что основная цель переводчика заключается в передаче на другой язык непосредственно смысла того или иного высказывания. По ее мнению, переводчик не должен придерживаться слов, их порядка в предложении при переводе, так как они представляют собой символы, которые только указывают переводчику направление, но не саму дорогу. Она сравнивает переводчиков с художниками, которые рисуют и интерпретируют свою реальность так же, как и переводчики интерпретируют смысл текста [8].

Таким образом, в процессе перевода переводчик отделяет извлеченный смысл от его языкового выражения, он абстрагируется от конкретных слов и высказываний. Он пытается осознать смысл, и, так сказать, расплетает ткань текста на отдельные нити смыслов, а затем из полученных нитей создает новый материал. Перед созданием нового речевого произведения переводчик сводит сформулированную мысль автора оригинального текста к мысли, не имеющей языкового выражения. Причем это происходит мгновенно и интуитивно, а в памяти переводчика остается лишь извлеченный смысл, который он и передает при переводе. Таким образом, перевод — это не линейная транскодирующая операция, а динамический процесс понимания и нового выражения идей, который происходит в три этапа: 1) понимание смысла сказанного или написанного; 2) стадия девербализации, т.е. отказ от слов и предложений, которые породили смысл; 3) передача смысла высказывания средствами другого языка. Рассмотрим, как переводчики повести М. Булгакова «Собачье сердце» последовательно применяют в работе три стадии интерпретативной теории перевода. Стадию понимания можно проследить при помощи русских толковых словарей, которые помогут понять смысл высказывания оригинала. Стадия девербализации заключается в абстрагировании переводчиком от конкретных слов и выражений текста. На стадии перевыражения могут использоваться англо-английские, а также русско-английские словари для того, чтобы проследить, верно ли был передан смысл исходного высказывания.

Существует два официальных перевода данной повести на английский язык — М. Гленны и А. Пайман.

Например: «Кто ответил пациенту «пес его знает»? Что вы, в самом деле, в кабаке, что ли?» [9] М. Гленны перевел следующим образом: «And don’t be rude to my patients! Where do’you think you are — in some dive?» [10]. А. Пайман дает другую

интерпретацию: «Who answered a patient’s inquiry «The devil alone knows!?» Where do you think you are, in some kind of low dive?» [11].

Согласно фразеологическому словарю русского языка Ф. И. Молоткова, выражение «черт/ Бог/пес его знает» имеет значение «никто не знает, никому не известно» [12]. М. Гленны опустил фразеологическую единицу (ФЕ) оригинала, полностью изменил предложение и использовал генерализацию смысла. Это привело к большой смысловой потере. А. Пайман перевела данную ФЕ с помощью аналога: «The devil alone knows», что означает «nobody knows» [13], однако переводчица опустила лексему «пес», которая играет важную роль в контексте всего произведения. Выражение «в самом деле» употребляется «в значении усилительной частицы» [14]. Переводчики выбрали один аналог ФЕ оригинала — «who/what/where do you think you are», который употребляется в следующих случаях: «used when asking someone angrily about something» [13]. Восклицанием «в кабаке, что ли» автор хочет показать возмущение профессора поведением Шарикова: кабак — это «питейное заведение низкого разряда с неопрятной обстановкой; перен. о чем-нибудь, напоминающем обстановку такого заведения своим беспорядком, нечистотой, шумом» [15]. Переводчики выбрали относительный эквивалент данной единицы в ее прямом смысле -«dive»: «informal; a bar, club etc that is cheap and dirty» [13]. Таким образом, переводчикам удалось передать смысл данного отрезка оригинала, однако А. Пайман лучше справилась с задачей, поскольку не прибегала к опущениям и трансформациям.

И еще один пример. «Ну, вот-с, — гремел Филипп Филиппович, — зарубите себе на носу, — кстати, почему вы стерли с него цинковую мазь?» [9]. У М. Гленны: «And now,’ thundered Philip Philipo-vich, ‘that you have nearly got your nose scratched off — incidentally, why have you wiped the zinc ointment off it?» [10]. А.Пайман: «So, Sir, I am forced to rub your nose (and why, by the way, have you rubbed the zinc ointment off it?) » [11]. Согласно фразеологическому словарю русского языка А. И. Федорова, фразеологический оборот «зарубить себе на носу» имеет значение «прост. экспрес. запомнить крепко-накрепко, навсегда» [14]. В данном примере М. Гленны неверно истолковал смысл исходного высказывания и сделал вывод, что речь идет о том, что кошка, за которой гнался Шариков, оцарапала ему нос. Такой вывод можно сделать из контекста, поскольку далее речь идет о цинковой мази, которую профессор предложил в качестве лечения. Исходя из этого, М. Гленны переводит высказывание оригинала следующим образом: «that you have nearly got your nose scratched off», где выражение «scratch off» имеет значение «to remove something from a surface by rubbing it with something sharp» [13], дословно «когда вам чуть было не ободрали нос». В результате ошибки на стадии понимания

последующий перевод не передает смысла исходной ФЕ. А. Пайман верно истолковала ФЕ оригинала и передала ее смысл при помощи относительного эквивалента «to rub sb’s nose» со значением «informal; to keep reminding someone about something they did wrong or failed to do, especially in order to punish them» [13]. Таким образом, в данном примере мы видим важность стадии понимания, и только одному переводчику удалось верно передать смысл ФЕ оригинала на уровне текста.

Нужно отметить, что методы интерпретатив-ной теории перевода являются крайне полезными при переводе такого сложного явления, как фразеологизмы. Стадия понимания, которой в данной теории придается большое значение, является крайне важной при переводе фразеологизмов, поскольку неверное понимание отдельных компонентов или ФЕ в целом ведет к искажению смысла и потере коммуникативного эффекта. На стадии перевыражения необходимо обращать внимание на то, все ли необходимые смысловые компоненты были переданы в переводе. В тексте М. Гленны встречается больше опущений и случаев нефразеологического перевода. В целом стиль его повествования намного нейтральнее, менее эмоционально окрашенный и экспрессивный по сравнению с оригиналом, практически отсутствует индивидуализация речи персонажей, и яркий тому пример — речь Шарикова, которая почти не отличается от речи других героев, мало что указывает на его необразованность. Ругательства и прочая экспрессивная лексика, включая фразеологические обороты, заменяются лексикой нейтральной. Перевод А. Пайман представляется более удачным, поскольку переводчица лучше чувствует стиль автора, бережнее к нему относится, использует творческий подход при передаче безэквивалентной лексики.

Таким образом, мы показали, как можно применять этапы интерпретативной теории перевода при анализе и собственно переводе художественной литературы. Интерпретативная теория перевода признает важность всестороннего анализа текста; у профессионального переводчика он происходит на стадии понимания неосознанно. Обучение анализу текста должно предвосхищать непосредственно обучение переводу, которое может быть эффективным лишь при достаточно высоком уровне языковой компетенции переводчика. Понимание, а значит, и правильная интерпретация текста является одним из ключевых факторов, обеспечивающих качественный и эффективный перевод.

ЛИТЕРАТУРА

1. Schmidt S. J. Interpretation today — introductory remarks // Poetics, 1983. v. 12, №2/3, С. 71-81.

2. Fillmore C. J. Lexical semantics and text semantics // J. E. Copeland ed. New directions in linguistics and semiotics. A.: Benjamins. 1984. P. 123-147.

3. Крюкова П. Г. Общие проблемы философии науки: Словарь для аспирантов и соискателей / сост. и общ. ред.

Н. В. Бряник; отв. ред. О. Н. Дьячкова. Екатеринбург: изд- 10.

во Урал. ун-та, 2007. С. 57-58.

4. Шлейермахер Ф. Герменевтика. СПб.: Европейский дом, 11. 2004. 242 с.

5. Дильтей В. Предпосылки или условия сознания либо научного 12. познания // Вопросы философии. 2001. №9. С. 124-125.

6. Shapiro M. The sense of grammar: Language as semeiotic. 13 Bloomington. 1983. P. 10-11.

7. Рикер П. Конфликт интерпретаций: очерки о герменевтике. М.: Медиум, 1995. 415 с. 14.

8. Seleskovitch D. Interpreter pour traduire, 3-е edition, M. Lederer. Paris: Didier Erudition, 1993. 311 p.

9. Булгаков М. А. Собачье сердце: сборник. М.: АСТ: Аст- 15. рель. Владимир: ВКТ. 2011. 555 с.

Bulgakov M. The Heart of a Dog / transl. by M. Glenny. L.: The Harvill Press. 1989. 128 p.

Bulgakov M. The Heart of a Dog and Other Stories / transl. by A. Pyman. М.: Радуга. 1990. 312 p.

Молотков А. И. (ред.) Фразеологический словарь русского языка. М.: Советская энциклопедия. 1968. 543 с. Longman Dictionary of Contemporary English: New edition for advanced learners. Pearson Education Ltd. 2009. 2081 p.

Федоров А. И. Фразеологический словарь русского литературного языка: ок. 13 000 фразеологических единиц. 3-е изд., испр. М.: Астрель: АСТ. 2008. 878 c. Ушаков Д. Н. Толковый словарь современного русского языка. М.: Аделант, 2013. 800 с.

Поступила в редакцию 07.06.2017 г.

ISSN 1998-4812

BeciHHK EamKHpcKoro yHHBepcHTeTa. 2017. T. 22. №2

461

INTERPRETATION AND INTERPRETIVE TRANSLATION THEORY: APPROACHES AND SOLUTIONS

© Yu. A. Belova

Bashkir State University 19 Kommunisticheskaya Street, 450076 Ufa, Republic of Bashkortostan, Russia.

Phone: +7 (347) 273 28 42.

Email: julietta_belova@bk. ru

A great number of linguists and translators have doubted the fact that the interpretive translation theory made by D. Seleskovich and M. Lederer is applicable to literary translation. The theory indeed paid much attention to various discourses aimed at transference of information, explanation, and conviction whereas literary translation was completely disregarded. The authors of the interpretive translation theory state that the main objective of a translator is to transfer the sense of an utterance to the target language. The translator does not stick to words as they are treated just like symbols directing the translator towards the target text. The author of the given article consecutively considers the notions of interpretation existing nowadays, compare them, and give basic concepts of the interpretive translation theory. In compliance with it, there has been made an attempt to analyze phraseological units using three stages of the theory in question. M. Lederer speaks about the level of language, the level of speech and the level of text. Obviously, the level of text is viewed as the most advanced of all, as there is used extralinguistic information, background knowledge, and reading data that emerge from comprehending the text as a whole. In the presented analysis, practically all phraseological units in the novel by M. Bulgakov are translated on the third level. Nonetheless, there are some translator’s mistakes that are very useful for tracing the application of the interpretive translation theory in practice.

Keywords: interpretation, interpretive approach, sense, translation.

Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article.

REFERENCES

1. Schmidt S. J. Poetics, 1983. v. 12, No. 2/3, Pp. 71-81.

2. Fillmore C. J. J. E. Copeland ed. New directions in linguistics and semiotics. A.: Benjamins. 1984. Pp. 123-147.

3. Kryukova P. G. Obshchie problemy filosofii nauki: Slovar’ dlya aspirantov i soiskatelei [General problems of philosophy of science: Dictionary for post-graduate students]. Comp. i obshch. red. N. V. Bryanik; otv. red. O. N. D’yachkova. Ekaterinburg: izd-vo Ural. unta, 2007. Pp. 57-58.

4. Shleiermakher F. Germenevtika [Hermeneutics]. Saint Petersburg: Evropeiskii dom, 2004.

5. Dil’tei V. Voprosy filosofii. 2001. No. 9. Pp. 124-125.

6. Shapiro M. The sense of grammar: Language as semeiotic. Bloomington. 1983. Pp. 10-11.

7. Riker P. Konflikt interpretatsii: ocherki o germenevtike [The conflict of interpretations: essays on hermeneutics]. Moscow: Medium, 1995.

8. Seleskovitch D. Interpreter pour traduire, 3-e edition, M. Lederer. Paris: Didier Erudition, 1993.

9. Bulgakov M. A. Sobach’e serdtse: sbornik [A dog’s heart: novels]. Moscow: AST: Astrel’. Vladimir: VKT. 2011.

10. Bulgakov M. The Heart of a Dog / transl. by M. Glenny. Leningrad: The Harvill Press. 1989.

11. Bulgakov M. The Heart of a Dog and Other Stories / transl. by A. Pyman. Moscow: Raduga. 1990.

12. Molotkov A. I. (red.) Frazeologicheskii slovar’ russkogo yazyka [Phraseological dictionary of the Russian language]. Moscow: Sovet-skaya entsiklopediya. 1968.

13. Longman Dictionary of Contemporary English: New edition for advanced learners. Pearson Education Ltd. 2009.

14. Fedorov A. I. Frazeologicheskii slovar’ russkogo literaturnogo yazyka: ok. 13 000 frazeologicheskikh edinits [Phraseological dictionary of the Russian language: approx. 13 000 of phraseological units]. 3 ed., ispr. Moscow: Astrel’: AST. 2008.

15. Ushakov D. N. Tolkovyi slovar’ sovremennogo russkogo yazyka [Explanatory dictionary of contemporary Russian language]. Moscow: Adelant, 2013.

Received 07.06.2017.

КУЛЬТУРНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ И ИНТЕРПРЕТАТИВНЫЙ ПОДХОД К ИЗУЧЕНИЮ НАСЛЕДИЯ

Культурное наследие – не простое и многогранное понятие, имеющее неоднозначное понимание, но все согласны с тем, что потеря культурного и духовного капитала невозместима. Это не просто наше богатство, но и основание для национального самоуважения и признания мировым сообществом. Потеря наследия обязательно проявится не только в различных областях жизни современного человека, но обязательно скажется на будущих поколениях. Такие потери чреваты духовным оскудением и искажением исторической памяти. Современная культура не сможет компенсировать такие потери, а культурная идентичность сегодня необходима для мирного сотрудничества не только людей, но и целых цивилизаций. Если люди имеют сильное чувство самосознания, то через культуру они более склонны к мирному взаимодействию с носителями других культур. Они умеют уважать и разнообразие систем ценностей, и религиозные верования, и материальные аспекты культуры. Постепенно разные культуры могут переплетаться, а культурные идентичности могут изменяться. Взаимопроникновение культур может дать как положительный эффект, ведя к укреплению общественных структур и ценностей, так может и уничтожить менее сильные культуры, что может привести к распаду основных человеческих ценностей.

Поэтому различные общества уже давно стремятся защитить и сохранить свое культурное наследие, без которого невозможно качественное образование, исторические исследования, укрепление чувства идентичности и т. п. Во времена войн и конфликтов важность культурной самобытности и культурного наследия только возрастает. Здания, памятники и символы культуры, говорящие об общих корнях, приобретают все большее значение. Соответственно, именно они могут стать объектами насильственных и разрушительных действий со стороны людей с альтернативными верованиями и традициями. Изучение объектов культурного наследия, в частности памятников, ансамблей, достопримечательных мест, традиций, обычаев, языковых особенностей и культурных ландшафтов представляется интересным для образования, поскольку учитывает одновременно и общекультурные и национальные особенности. Потенциал культурного наследия заключается в том, что его изучение предполагает знакомство с региональными культурными особенностями, а культура региона является сложнейшим образованием, включающим национальные, социально-экономические, географические и прочие особенности жизнедеятельности общества на данной территории [1].

Под культурным наследием обычно понимают материальные памятники, связанные с культурой (музеи, религиозные здания, древние сооружения и места), а также не менее важные стихи, истории, пьесы, рецепты, обычаи, моду, проекты, музыку, песни. В свою очередь, к культурным ценностям относятся и такие явления, как традиции и навыки в области искусства и образования, обычаи различных народов [2]. Для его сохранения необходима подготовка специалистов, способных обеспечить эффективное компетентностноориентированное обучение подрастающего поколения, а также вдохновляющих их на изучение различных контекстов наследия. Но сегодня реально не хватает программ повышения квалификации, направленных на обучение педагогов дошкольного, общего и дополнительного образования, гидов и экскурсоводов использованию интерпретативного подхода к сохранению культурного наследия.

Фриман Тилден еще в 1957 году выдвинул гипотезу, что сегодня недостаточно простой передачи фактической информации, а интерпретация –это образовательная деятельность, которая стремится раскрыть значение и продемонстрировать связь поколений посредством использования подлинных объектов наследия, опыта человека и наглядных материалов [5]. Канадские ученые в 1976 году пришли к выводу, что интерпретация – это процесс коммуникации, предназначенный для раскрытия значений и связей нашего культурного и природного наследия с помощью прямого контакта с объектами, явлениями и ландшафтами. Сегодня интерпретацию наследия можно отнести к искусству создания отношений между элементами объекта наследия с одной стороны и значимостью смысла и формы для учащихся с другой. Это то, что создает когнитивные и эмоциональные связи между ребенком и тем, что они могут увидеть в природном парке, историческом музее или на занятии. Это то, что раскрывает более глубокое значение объекта культурного наследия, формирует отношение и понимание его исходя из личного опыта ребенка или взрослого.

Интерпретативный подход к изучению наследия можно рассматривать как структурный элемент обучения, как образовательную деятельность, направленную на передачу фактической информации через раскрытие смысла, использование оригинальных предметов, формирование эмоционального отклика и позитивного отношения к объекту основанного на собственном опыте ребенка. Ряд ученых (Коллардин Й., Бьорнаволд Й. и др.) определяют интерпретацию наследия как неформальный подход к обучению, который явно не обозначается как учение, но содержит важный его элемент, т. к. обучение происходит везде [3].

Можно выделить две актуальные тенденции:

• местное образовательное пространство, способствующее обучению, погружающее ребенка в местную и уникальную историю, окружающую среду, культуру, экономику, литературу и искусство определенной местности;

• более неформальные и динамические учебные пространства, такие как городская среда, производства, средства массовой информации, религиозные центры, природные места для отдыха и социально-культурных встреч и т.п.

Объекты природного и культурного наследия, памятники и музеи предлагают идеальный контекст для неформального образования подрастающего поколения, а интерпретация предлагает эффективные методы, чтобы сделать это обучение насколько это возможно лично значимым. Однако, с одной стороны, многие гиды или искусствоведы начинали свою профессиональную деятельность с академического образования и научной деятельности в рамках одного из связанных с наследием направлений. Затем (часто самостоятельно) они учатся трансляции наследия для учащихся и взрослого населения. Они, как правило, пользуются большим уважением как эксперты в определенной области, но часто очень мало понимают в принципах неформального образования и интерпретации культурного наследия для обучающихся разных возрастных групп. Это приводит к низкому качеству интерпретирующих продуктов, создаваемых с целью популяризации и сохранения объектов наследия.

С другой стороны, для многих учебных дисциплин актуально использование в образовательном процессе объектов культурного наследия, но лишь очень немногие педагоги (имеющее культурологическое образование) понимают наследие как значимую область для обучения и воспитания подрастающего поколения. Поэтому возрастает актуальность повышения квалификации специалистов, работающих в поле интерпретации наследия. В основу таких программ повышения квалификации могут быть положены шесть принципов, которые предложил Фриман Тилден в своей книге «Интерпретация нашего наследия».

Принцип I. Любая интерпретация, которая каким-то образом не свяжется с личным опытом учащегося и не получит эмоционального отклик будет бесплодной.

Принцип 2. Информация не является Интерпретацией. Интерпретация – это откровение, основанное на информации, а это совершенно разные вещи. Однако любая интерпретация включает в себя информацию.

Принцип 3. Интерпретация – это искусство, которое сочетает в себе множество искусств, будь то научные, исторические или архитектурные материалы. Любому искусству в какой-то степени можно научить.

Принцип 4. Главная цель Интерпретации – не обучение, а провокация.

Принцип 5. Интерпретация должна быть направлена на то, чтобы представить целое, а не часть, и должна обращаться ко всему человеку, а не к какому-то этапу его жизни.

Принцип 6. Интерпретация, адресованная детям (скажем, до 12 лет), не должна быть упрощенным представлением для взрослых, а должна быть принципиально иначе построена. Чтобы реализовать лучшие стороны интерпретации для детей потребуется отдельная программа [5].

На основе этих принципов уже созданы несколько неформальных концепций обучения в Европе, и их основная идея заключается в том, чтобы сосредоточится на сочетании специфических качеств интерпретации наследия:

• превращать обучение в переживания;

• предложить пути к более глубокому осмыслению;

• воспитывать уважение ко всему наследию;

• вызвать резонанс и эмоциональный отклик у участников [4].

Так одно из направлений новой программы Европейского Союза «Erasmus+» и все его формы призваны способствовать повышению осведомленности учащихся школ о богатом культурном наследии Европы. Для это используются встречи с экспертами по наследию и интерактивные образовательные мероприятия. Детей и их родителей приглашают познакомиться с культурным наследием за пределами класса, опираясь на опыт пожилых людей (например, бабушек и дедушек) и местных общин, тем самым способствуя диалогу между поколениями. Общим приоритетом проекта «Erasmus+» является повышение социальной и образовательной ценности европейского культурного наследия, оценка его вклада в экономический рост и социальную сплоченность. В рабочей программе европейского года культурного наследия на 2018 год приоритет был отдан мерам, способствующим повышению осведомленности населения о важности культурного наследие через образование, обучение в течение всей жизни, формальное и неформальное обучение, включая мероприятия по поддержке развития навыков социальной интеграции и критического мышления. Новые межкультурные подходы к изучению наследия и образовательные инициативы были направленны на развитие межкультурного диалога с участием экспертов, педагогов и учеников с раннего возраста.

В рамках проекта были запланированы и проведены мероприятия стимулирующие профессиональное образование, связанное с материальным и нематериальным культурным наследием. Проект по повышению осведомленности учащихся о сохранении нематериального культурного наследия сегодня находится в стадии подготовки к реализации в рамках серии мероприятий со школами. Для этого специалистами разрабатываются интерпретационные материалы для обучения учащихся охране и сохранению культурного наследия. Большое внимание уделяется разработке программы внеклассных мероприятий, которые позволят побудить педагогов повышать осознание детьми и молодежью важности наследия в целом и нематериального культурного наследия в частности. Более 2000 школ в Европе планируется обеспечить такими программами и интерпретационными материалами, в том числе в электронном виде. Большинство мероприятий в рамках «Дней европейского наследия 2018 года» были ориентированы на школьников из 28 стран-членов Европейского Союза. Данный проект учитывает призывы ООН и ЮНЕСКО, позволяет реализовать концепцию обучения на протяжении всей жизни, создать образовательный процесс, который даст учащимся возможность выйти за пределы развития карьеры в рамках общего образования и способствующий сохранению европейских ценностей и целей. Интерпретативный подход к обучению наследию позволит сосредоточить внимание и расширить возможности людей в использовании наследия для размышлений о повседневной жизни.

Интерпретация наследия поощряет обучение визуальной коммуникации, позволяет повысить уровень их творчества в рамках художественного образования. Воображение и творчество учеными и педагогами различны стран и культур понимаются по-разному, не меньше предлагается различных подходов к определению понятия креативности, но тем не менее практически все специалисты приходят к выводу, что креативность в современных условиях является безусловной ценностью. Креативность рассматривают как общий инструмент для всех культур, как инструмент культурного производства и решения проблем, который тесно связан с воображением. Интерпретация наследия приветствует приобретение опыта креативных решений и создания чувства комфорта в какой-либо творческой деятельности, обеспечивает развитие воображения и творчества, которые в последствии можно реализовать в других областях обучения и видах деятельности.

Творческое воображение – это деятельность, в которой реализуется взаимосвязь и объединение различного художественного и научного опыта, а также взаимосвязь представлений, идей и духовного опыта. Поэтому общая стратегия интепретативного подхода заключается в стимулировании свободы мысли и творчества считая их предпосылкой для формирования творческого мышления. Безграничное расширение воображения, как способа мышления и мотивации, позволит не только развивать творческие способности при интерпретации наследия, но и придавать им продуктивный смысл. Грамотное методическое обеспечение интерпретации наследия позволит устранить страх неудачи, а забота о результате, т. е. оценка результатов изобразительной деятельности, позволит учащимся испытать чувство комфорта во время процесса художественного самовыражения.

Интерпретация заключается в том, что она активно поощряет учащихся переосмысливать собственный опыт, анализировать восприятие и эмоции, а значит искать более глубокий смысл за фактами. Такой подход также помогает повысить эффективность запоминания информации. Нейронаука зафиксировала, что люди узнают больше через эмоциональное обсуждение, метафоры или повествования, чем через факты. Люди склонны мыслить метафорически соотнося факты с изображениями, которые в этом случае обретают для них особый смысл [4]. Поэтому для того чтобы вырастить поколение, способное сохранить культурное наследие многонациональной России, необходимо помочь педагогам, экскурсоводам и многим другим специалистам, работающим с детьми, уйти от традиционного подхода, ориентированного на передачу знаний, и перейти к образованию в мощных и богатых учебных средах, которые позволяют учащимся участвовать в лично значимых процессах обучения.

ЛИТЕРАТУРА

1. Крепкогорская, Е.В. Национальные особенности фразеологических единиц с компонентом фитонимом в английском и русском языках [Электронный ресурс] / Е.В. Крепкогорская // Гуманитарные научные исследования. – 2013. – № 3.  – URL: http://human.snauka.ru/2013/03/2573 (дата обращения: 01.10. 2019).

2. Лихачев, Д.С. Декларация прав культуры [Текст] / Д. С. Лихачев // Культурное наследие Российского государства. – СПб., 1998. – С. 12 – 16.

3. Larsen, D.L. Be Relevant or Become a Relic [Text] / D.L.Larsen // Journal of Interpretation Research, 2003. – С.17 – 23.

4. Ludwig, T. The Interpretive Guide. 2nd edn. Werleshausen: Bildungswerk interpretation, 2015. – С.9– 33.

5. Tilden, F. Interpreting Our Heritage. Chapel Hill, NC: University of North Carolina Press, 1957. – P.3– 78.

ФГБНУ НЦПЗ. ‹‹Общая психиатрия››

Это вид психического расстройства, проявляющегося систематизированным интерпретативным бредом.

Паранойяльный интерпретативный бред, или бред толкования, имеет в своей основе нарушение абстрактного познания действительности. Система бреда строится на цепи доказательств, имеющих субъективную логику, а факты, приводимые больными в доказательство своей бредовой системы, трактуются крайне односторонне; факты, находящиеся в противоречии с излагаемой концепцией, игнорируются.

Возникновению бреда предшествует состояние так называемого бредового настроения с неопределенной тревогой, напряженным чувством надвигающейся угрозы, настороженным восприятием происходящего вокруг. Появление бреда сопровождается субъективным ощущением облегчения, чувством, что ситуация стала понятной, а неопределенные ожидания, смутное предположение оформились в четкую систему.

Возможно иное, постепенное развитие паранойяльного синдрома через этапы сверхценных образований и сверхценного бреда. В этих случаях сверхценная концепция, возникающая у больного в качестве первого признака болезни, сопровождается развитием интерпретативного бреда, нередко недостаточно систематизированного, но тесно связанного по фабуле с содержанием сверхценных образований (сверхценный бред — по K. Birnbaum, 1915). О возможности расширения сверхценного бреда вследствие других психопатологических расстройств писал C. Wernike. Концепция перехода сверхценных образований в сверхценные представления бредового содержания и сверхценный бред была убедительно доказана исследованиями K.Birnbaum (1915, 1928) и подтверждена в работах В.М.Морозова (1934), А.Б.Смулевича и М.Г. Щириной (1972). Иногда паранойяльный бред развивается внезапно, остро, по типу «озарения», «внезапной мысли».

Паранойяльный бред крайне разнообразен по содержанию: бред ревности, при котором отдельные подозрения и индифферентные факты связываются в систему доказательств измены партнера; любовный бред с убежденностью в чувствах со стороны какого-либо лица, нередко занимающего высокое положение; бред преследования, выражающийся в твердом убеждении, что то или иное лицо или группа лиц следят за больным и преследуют его с определенной целью; ипохондрический бред, проявляющийся убежденностью больных в том, что они страдают неизлечимым заболеванием, и приводят систему доказательств этого. Нередко наблюдаются бред реформаторства, бред дисморфофобии и т.д.

В одних случаях паранойяльный бред ограничен содержанием ревности или преследования или реформаторства (монотематический бред), в других бред разного содержания возникает у одного и того же больного последовательно или, что бывает значительно реже, почти одновременно (политематический бред). Различное содержание бреда может быть объединено в единую систему или существовать изолированно.

Степень систематизации бреда имеет важное прогностическое значение: высокая степень обычно свидетельствует о достаточной стабилизации состояния, в то время как отсутствие взаимосвязи между отдельными фабулами бреда в картине паранойяльного синдрома говорит о нестойкости синдрома и возможности трансформации его в другие, более тяжелые и сложные состояния.

Больные с паранойяльным бредом обычно отличаются высокой активностью: одни борются с преследователями, являясь «преследуемыми преследователями», или, напротив, мигрируют, спасаясь от преследователей; другие следят за партнером по браку с целью обнаружения мнимого соперника, третьи добиваются всестороннего медицинского обследования, чтобы подтвердить диагноз, и т. д. Таким больным свойственна обстоятельность мышления, ограничивающаяся пределами бредового содержания или распространяющаяся на мышление в целом.

Паранойяльный синдром в одних случаях является хроническим состоянием, в других развивается остро. Хроническая форма синдрома отличается прогредиентным развитием бреда, постепенным расширением и систематизацией патологического содержания, отсутствием выраженных аффективных расстройств, нарушением мышления, монотонностью, нарастанием изменений личности. Для острой формы характерны внезапное и быстрое формирование бредовой системы, возможность развития эпизодов острого чувственного бреда, яркость аффекта и очерченность состояния с последующим исчезновением всех перечисленных расстройств.

Интерпретативный аспект семиотической концепции У.Эко

Наряду с проблемами визуальной коммуникации, вопросы литературы и риторического дискурса, разрабатываемые Эко на протяжении нескольких десятилетий, уже давно получили статус «культовых» для теоретиков постмодерна 1. Однако значение, какое имеет проблематика интерпретации в его теоретических построениях, не умещается в рамки одной лишь философии литературы и позволяет говорить о собственно философском содержании его концепции. В её решении итальянский учёный основывается на понятии «абдуктивного вывода» и «энциклопедической» модели значения. В принципе, Эко выделяет из всех возможных типов абдуктивного вывода три:

1. гипотеза, или излишнее кодирование — когда правило предписывается автоматически или квази-автоматически. Например, в случае с идеальным языком мы имеем автоматическую интерпретацию, однако в естественных языках всегда необходимо некоторое решение со стороны интерпретатора и, соответственно, предположение о прагматическом контексте высказывания.
2. недостаточное кодирование — когда правило приходится выбирать из нескольких вероятных альтернатив. Необходимо принять решение о включение или исключении тех или иных элементов значения. Однако всякое подобное решение требует себе подтверждения или эмпирической проверки.
3. креативная абдукция — когда нет правила в уже принятом инвентаре гипотез и его необходимо создать. В таком случае имеется мета-уровень, на котором выносятся суждения о существующих объяснениях с целью их заменить новым.

Таким образом, если на модели абдуктивного вывода основывается не только понимание конкретного применения слов естественного языка, но и естественных знаков, нет нужды настаивать на обязательном делении семиотики на несовместимые исследования — разница между ними это не отличие слов и симптомов, но различие между семиотикой и наукой (в плане методологии.) Семиотическая достоверность основывается на социальных установлениях. Не следует, однако, забывать, что понимание знаков, будь то знаки языка науки или любые иные знаки, есть интерпретация, а не дедукция.

Критическое рассмотрение понятие «знака», которому Эко посвятил специальное исследование 2, привело к необходимости дополнить классическое определение знака как заместителя (или отношения замещения) критерием интерпретации. Здесь Эко явно принимает понятие «интерпретанта» Пирса, в общем случае означающее, что, понимая знаки, мы узнаём нечто новое о «значении» (в терминологии Фреге), а не просто переводим «смысл» («Непосредственный Объект» Пирса). В этом же заключается и основное отличие семиотики от герменевтики в её рикёровском понимании: семиотика позволяет знать об объекте нечто большее, тогда как герменевтическая интерпретация служит раскрытию иного (вторичного) смысла. В отношении же строгого деления всякой структуры на два автономных континуума, о котором писал Ельмслев, то его следует заменить понятием единого континуума, который в терминах Пирса можно было бы обозначить как «Динамический Объект». Всякая культура накладывает на этот континуум «форму содержания», разделяя его на отдельные элементы, которые преобразуются в последовательности на основе различных моделей вывода. Субстанция планов выражения и содержания может как быть одной и той же, так и отличной, однако, как и в глоссематике, форма имеет решающее значение для функционирования системы. Реальность Пирса (Динамический Объект), познание которой сообщество учёных не может не приближать к завершению, Эко интерпретирует как «мир», или единый континуум — единый для всякой культуры (формы содержания). Человек уже более не «Субъект», и даже не субъект, а то, чем делает его «форма мира, произведённая знаками.» Нет семиозиса без человека, однако мы опознаём себя в качестве таковых только на карте, размеченной системами обозначения и коммуникативными процессами. Человек сам есть процесс и результат интерпретации, окончание которого теряется где-то в области «неструктурируемого отсутствия.» Тождество языка и мира, нашедшее прибежище в лингвистическом знаке (эквиваленции) и протокольных предложениях логического позитивизма, заменяется тождеством языка и человека, как это было у Пирса и Ельмслева 3. Об универсуме значений как об «энциклопедии» Эко писал неоднократно, начиная с «Теории семиотики». В самом общем виде можно сказать, что он стремился ввести теорию референции в семиотические рамки. Основным понятием становится пирсовский «интерпретант», хотя это и означает скорее использование некоторых категорий, предложенных Пирсом, и их включение в современные семиотические дискуссии. Сохраняя деление общей теории семиотики на «теорию кодов» и «теорию знакопроизводства» 4, применение данного понятия также получает взаимодополняющие интерпретации. Это позволяет увидеть ещё одно ограничение на сферу семиотики: отличие «условий обозначения» и «условий истинности». Референт может быть необходим для создания кода, однако для функционирования последнего в рамках той или иной культуры, как и для описания данного функционирования он не нужен. Даже в случае с «треугольником Фреге», если рассматривать Bedeutung (значение) не как конкретный предмет, а как «класс» предметов, тогда можно отказаться (при анализе кодов) от понятий референта, интенсионала и экстенсионала. Сам Фреге в письме Э. Гуссерлю поясняет этот момент на примере различия имён собственных и имени понятия: «понятие может быть пустым, однако тем самым имя понятия не перестает использоваться в науке» 5. Конечно, нельзя забывать о различных теоретических установках Фреге и Эко. Для последнего всё же важнее не разговор об объективности понятий и предметов, а о действенности культурных конвенций и формате «культурных миров.» Выражение не обязательно должно определяться десигнирующей функцией, главное, что оно денотирует некоторый «культурный смысл». Sinn Фреге — это лишь форма данности последнего. Теперь уже не следует говорить о том, что возможен идеальный случай денотативной референции, когда Sinn полностью определяется своим Bedeutung: именно последний (а точнее, их бесконечная цепочка) в перспективе на будущее и определяет значение знака (в этом Эко, конечно, много ближе Пирсу и его пониманию «бесконечного семиозиса» как «бесконечной цепи интерпретантов».) Отказ от понятия референта поднимает вновь проблему соответствия слов и вещей. Эко пишет, что «общество развивается не на основе вещей, но на основе культурных «единиц», которые универсум коммуникации пустил в обращение вместо вещей» 6. Интерпретант гарантирует знаковый характер отношения между А и Б даже в отсутствие интерпретатора (и, соответственно, его чувственности и рассудка.) Язык предстает как самоинтерпретирующаяся система, стремление к постоянному уточнению смысла. Фреге был вынужден заниматься проблемами естественного языка именно в силу его неясности, для Пирса же (как и для Эко) эта неясность поддаётся анализу: в терминах семиотики или — в усовершенствованном варианте — в терминах структурной семантики, выявляющей закономерности формы содержания. Более того, только так язык и возможен.

В рамках теории кодов правомернее использовать понятие «репрезентамена» (Пирс) или «знак-функции» (Ельмслев), оставив понятие «знака» для теории знакопроизводства, изучающей способы эффективной коммуникации. В зависимости от точки зрения, интерпретанты делятся на эмоциональные (энергетические) и космологические (природные). В первом случае имеет место изменение привычки, нашего отношения к действию в мире. Здесь именно и следует говорить об «остановке» в процессе интерпретации («окончательная интерпретанта»), что, однако, имеет только методологические следствия для семиотической теории, так как в том, что Пирс называл «состояние верования», Эко видит возможность прорыва к «опыту конкретного»: само действие не может быть интерпретантом, так как ему недостает «общности». Зато ею будет «тип» поведения, само описание всякого действия в мире. Но это уже происходит на уровне культурных конвенций. Пирс в таком случае говорил об «объективном соглашении» со стороны сообщества учёных по поводу конкретных результатов семиозиса. Только благодаря этому и только так мы можем связать «слова» и «вещи». Однако для понимания знаков нам необходимо знать лишь правила системы. Что же это за правила и каков формат этой системы (языка)?

Первым, кто предложил описание «словарной» модели определения (и, соответственно, значения) был Ельмслев. Установив в качестве минимальных элементов плана выражения «фигуры» и указав на их конечное число, он утверждает необходимость проведения подобной же операции на плане содержания, подчиняя анализ всё тому же «эмпирическому правилу». Семантика тогда сможет предоставлять в пользование лингвиста набор правил, подобных правилам синтаксиса, которые позволят объяснить феномены синонимии, подобия, семантических аномалий, и т.д., решив, таким образом, и многие из проблемы логической семантики. Нерешёнными же остаются проблемы интерпретации (т.е. какой смысл приписать фигурам и как?) и практического применения теоретических постулатов глоссематики при изучении конкретных языковых фактов и получения таких «ограниченных», или даже «неограниченных» инвентарей. В принципе, это взаимосвязанные проблемы. В любом случае, словарная модель языка (в виде дерева Порфирия, например) не позволяет давать непротиворечивые и окончательные определения лингвистическим знакам. Definiendum и definies должны быть полностью взаимообратимы. Когда слова естественного языка используются в качестве слов метаязыка, не следует требовать их дальнейшей интерпретации. Однако подобный ригоризм, конечно, не может удовлетворить Эко с его «постулатом интрепретируемости». В рамках словарной модели необходимо либо добавить прагматический уровень, либо начать определять сами «семантические маркеры». Тогда приходится отказаться от идеи «окончательного инвентаря», так как перекрёстные определения маркеров не являются строго иерархизированной системой. «Родо-видовое дерево, дерево субстанций, взрывается пылевым облаком отличительных признаков…неиерархизированной структурой qualia. Словарь становится энциклопедией, потому что он и был лишь замаскированной энциклопедией» 7.

Отвечающая постулату, упомянутому выше, модель есть нечто подобное нецентрированной структуре, лабиринту, которому нет конца, «открытому произведению», ризоме. В то время как словарь либо определяет значения, но ограничен по объёму, либо бесконечен, но и бессмыслен, энциклопедия суть сеть «локальных определений». Подобное положение дел имеет место всегда, когда для интерпретации необходимо «фоновое знание» («предварительное знакомство с объектом» у Пирса.) Компонециональный анализ подобного формата использует понятие интерпретанта в нескольких значениях, из которых основные два — это:

1. значение знакового средства, понятое как культурная единица, выраженная через другие знаки;
2. сема (семантический маркер) и семема (различные контекстуальные позиции).

Это не означает редукции «всей материальной жизни к ментальным событиям» 8, но отвечает одному из основных тезисов Эко о том, что каждый аспект культуры становится «семантической единицей» (элементом той или иной энциклопедии.) Это не просто означает, что нечто становится «семантической сущностью», поскольку имеет соответствующе означающее, но помимо этого определяет и место структурной семантики в общей семиотике.

Энциклопедия выступает в роли регулятивной гипотезы, которая позволяет участникам разговора на естественном языке выяснить, какой из «локальных словарей» (ибо их можно представить в виде иерархии) необходим для успешной коммуникации. Естественный язык — это гибкая система обозначения, созданная именно для производства текстов. «Универсум семиозиса» — культура как целое, также представима в виде энциклопедии (или лабиринта). Он структурирован как система интерпретантов. Он бесконечен, поскольку включает множество интерпретаций, произведённых различными культурами. Он состоит не только из истинных высказываний, но также и из мета-теоретических, ложных и фантастичных. Всё это говорит лишь об одном — всякое описание конкретной культуры или типов культур в принципе не может быть завершено, однако подобная гипотеза необходима для нужд семиологического анализа. Знание может быть оформленным, однако оно не может быть окончательным. Те или иные признаки слов, которыми мы пользуемся в качестве элементов словаря, суть таковы не по логическим или идеологическим основаниям, но определяются историческим состоянием конкретной культуры.

Подобная текстовая ориентация имеет возможное обоснование и у самого Пирса, для которого интерпретантом может быть не только отдельное слово или высказывание, но и развёрнутый аргумент, развивающий все логические возможности знака. Этим же обусловлено введение данного понятия и в анализ теории знакопроизводства, что приводит к теоретической завершённости семиотической теории, успешно, по мнению Эко, заменяющей понятие знака и традиционные его классификации.

Семиотика вполне независимо приходит к заключению, сходному с позицией Витгенштейна: «универсум естественного языка скорее неформализован и «примитивен», чем того хотелось бы науке с её высоким уровнем формализации» 9, и, следовательно, «теория идеальной компетенции идеального носителя языка, созданная в удалении от исторических и социальных реалий, имеет все шансы быть совершенным формальным конструктом, однако тем её польза и ограничится» 10 В принципе, это можно считать как ответом Ельмслеву и всем «чистым» теоретикам значения, так и отправной точкой собственных теоретических изысканий Эко.

• [1] См., например, книгу А.Р. Усмановой «Умберто Эко: парадоксы интерпретации«.
• [2] A Theory of Semiotics. Indiana, Bloomington, 1979.
• [3] P.F. Sullivan. Peirce and Hjelmslev // Semiotica 41, 1982
• [4] U. Eco. A Theory of Semiotics, p. 4
• [5] Г. Фреге. Избранные работы, стр. 154
• [6] U. Eco. A Theory of Semiotics, p. 66
• [7] U. Eco. Semiotics and Philosophy of Language, p. 68
• [8] U. Eco. A Theory of Semiotics, p. 27
• [9] Ibid, p. 113
• [10] Ibid, p. 99

4. Интерпретативный поворот в отдельных дисциплинах

Говорить о «повороте» можно лишь тогда, когда он успел проявить себя во множестве дисциплин и способствует развитию в них новых методологических подходов. Первые попытки синтезировать и профилировать interpretive turn обнаруживаются в сборнике «Интерпретативный поворот».[192] Книга является результатом состоявшегося в 1998 году в Калифорнийском университете (Санта-Круз) семинара «Интерпретация и гуманитарные науки», в котором принял участие также и Клиффорд Гирц. Новая интерпретативная перспектива подхватывает здесь импульсы к толкованию или перетолкованию, которые из философии перекочевали в другие социальные и гуманитарные науки – а также в естественные, – после того как философия отстранилась сперва от своего многовекового эпистемологического поворота (epistemological turn, поворот от метафизики к обоснованию знания), а затем и от лингвистического поворота ХХ века. Потому что, в противовес структуралистской эмансипации языковой системы в лингвистическом повороте, активное внимание теперь переключилось на язык как коммуникативное взаимодействие и, соответственно, на интерпретативные действия в науках о человеке. Однако настоящцее признание интерпретативный поворот получил лишь после того, как затронул естественные науки и – как у Томаса Куна – сформировал убеждение, что не существует независимых от контекста исследовательских категорий и концепций, поэтому естественным наукам также не обойтись без герменевтической базы или некой парадигмы.[193]

Как же применить подходы интерпретативного поворота на практике? Отдельные примеры из разных дисциплин, в которых интерпретативный поворот оставил существенный след, демонстрируют возможности его использования. Удивительно, как широко распространился интерпретативный поворот через метафору «культуры как текста»: от спорта как текста,[194] техники как текста,[195] ландшафта как текста (в культурной географии)[196] вплоть до генетики как текста.[197] Намного глубже эта концепция укоренилась прежде всего в литературоведении, истории, социологии и политологии. Интерпретативный поворот, до сих пор образующий надежный фундамент для принципиальной культурологической переориентации отдельных дисциплин, идет здесь наперекор всем вызовам дальнейших «поворотов». В некоторых предметных областях интерпретативный поворот свершился лишь сейчас – к тому же неожиданным образом, через критику «культуры как текста». С одной стороны, звучат требования связать текстуальность с социальными практиками, с другой – снять с интерпретативного подхода его ограниченность системой значений. Таким образом, перспектива все больше смещается на противоречивые конструкции, на антагонизм дискурсов, интерпретаций и культурных различий.

С такого нового ракурса, который смог утвердиться лишь в современной культурной теории, интерпретативный подход открывает глаза на толкование как основу человеческого контакта с окружающим миром, на рефлексивную дистанцию, которую эта позиция позволяет занять,[198] а также на возможность разрабатывать вопросы смысла в динамических системах действий и взаимодействий. Эта перспектива будет – отчасти параллельно – развиваться в перформативном повороте. Всем наукам, сталкивающимся с проблемой понимания («чужого»), интерпретативный поворот предлагает не уходить в сферу внутреннего, но со всей серьезностью обратиться к уровню выражения, изображения, символической переработки и более того – принять этот уровень за исходную точку анализа. Психологии этот подход бросает, конечно, особый вызов. Однако, несмотря на основы кросс-культурной психологии, интерпретативная психология[199] до сих пор не завершила свой интерпретативный поворот. Потому что складывается впечатление, что попытку ввести толкование или интерпретирование как методологически контролируемую научную процедуру до сих пор подавляют господствующие эмпирические методы анализа.[200] Этот пример лишний раз доказывает, что «поворот» занимает в дисциплине прочные позиции, только если формируются соответствующие методы.

Даже если интерпретативный поворот в основном приравнивается к процессу культурного поворота как такового, существуют и более систематические попытки использовать интерпретативные методы. Особенно привлекательным методологическим импульсом считается «насыщенное описание». Так, Биргит Гризеке демонстрирует плодотворность метода «насыщенного описания» для японистики. При этом она обращается к метафоричности и фикциональности, которые становятся возможными благодаря «насыщенному описанию», и в целом к «принципиально открытым рамкам, в которых движется (этнографическое) описание».[201] Именно метафорическое наполнение, эссеистическое движение и гибкие пересечения «насыщенных описаний» стимулируют «новое описание» Японии: прежде всего в отношении фикционализации, «изобретения» Японии как культуры стыда, государства-театра и «упаковочной культуры». В поле «упаковочной культуры» это ведет к удивительным открытиям в сфере смысловой комплексности японской культуры упаковки – вплоть до «лингвистической упаковки» и тенденций даже научно-этнографические теории и находки упаковывать в «идейные платья».[202] Кроме того, обнаруживается существенный потенциал «насыщенного описания» для сравнения культур, «поскольку одна из его главнейших задач – не уплотнять (abdichten) наблюдаемые локальные феномены усиленной демонстрацией интракультурной когерентности (что присуще некоторым тенденциям японского дискурса. – Д. Б. – М.), но сгущать (verdichten) их до состояния „дерзкого“ интеркультурного звена, чтобы запустить игру идентичностей и различий, которую, если описание будет успешным, ни одна из сторон не покинет, не претерпев изменений».[203] Этот кросскультурный, компаративный потенциал «насыщенного описания» следует развивать. Первые шаги в этом направлении были сделаны в других дисциплинах.

На науках о литературе особенно сказалась отсылка Гирца к «новой филологии». Она стимулировала антропологический поворот в литературоведении,[204] новое исследовательское направление литературной антропологии, которое с самого начала стремилось формировать связующие звенья между культурами. В науках о литературе это расширило понятие текста как никогда: вплоть до открытых текстов, до текстов, неотделимых от своего исполнения, – что в целом раскрепостило филологические науки культурологически, заставив их признавать также и межкультурные различия в понимании природы текста. Такой горизонт «открытых текстов» оказался плодотворен прежде всего для изучения «нестабильных текстов»[205] средневековой литературы. Но и в других отношениях текст рассматривается как символическая структура, которая наделяет действия значениями и сама выступает как структура интерпретирующая и участвующая в самотолковании общества (то есть которая не остается привязанной к смыслам, заданным авторской интенцией). Понимать «культуру как текст» означает также признавать культурную функцию литературы – как конструирующее реальность средство порождения (а не только оформления) смыслов.[206] При этом тексты не остаются просто объектами интерпретации, но сами становятся средством культурного самотолкования и формирования концептов, ориентированных на действия. В некоторых работах – особенно у Хорста Турка – предпринимается попытка осветить в литературных текстах «уровень конструирования практик» помимо привычного уровня «смысловой структуры».[207]

Подходы аналогичной направленности, отсылающие к Клиффорду Гирцу, обнаруживаются даже в отношении теологических текстов.[208] Активно реципируя интерпретативный поворот, теология также прочитывает новозаветные экзегезы как «насыщенные описания» и – по аналогии с литературными текстами – понимает их как сгущенные формы этнографического описания, требующие «разнообразия методов».[209] Здесь также полагается искать не некий единый смысл текста, но заложенные в самих текстах многоплановые самоинтерпретации. Филлис Горфэн продемонстрировал это в интерпретации «Гамлета», толкуя сцены театрального представления внутри самой пьесы, «игру в игре», как самоинтерпретацию драмы, в которой действие драмы комментируется в незавершенном процессе рефлексии и интерпретации.[210] Здесь не столько излагается собственно смысл пьесы, сколько наглядно демонстрируется процесс построения смысла как таковой. Одно это уже преобразует понятие текста – ввиду незавершенного процесса производства смыслов, который не устает насыщаться с различных культурных точек зрения, как демонстрирует это показательный текст этнолога Лоры Боэннон «Шекспир в саванне».[211]

Путем самотолкования текстов, обращаясь к идеям Гирца, идет и Габриела Брандштеттер в интерпретации новеллы Готфрида Келлера «Брелоки».[212] По ее мнению, сам рассказ задает рамки для трактования коллизий колониального дискурса. Так, столкновение европейских и неевропейских персонажей выстраивается не только как колониальное завоевание, но и как обратное отвоевание знаков собственной культуры, которые, отчуждаясь, возвращаются в процессе межкультурного обмена. Культура – это мир, в котором действия постоянно переводятся в знаки, так что, возможно, крупнейший вызов для культурного анализа представляют собой именно эти знаки, эта чуждость знаков в контексте различных систем репрезентации. И все же, при всех попытках путем интерпретации выйти на след литературных или культурных смыслов, «чужое» – к такому выводу приходит интерпретативный поворот – сохраняет свою плодотворность, пусть даже лишь в качестве стимула к познанию «очуждения».

Таким образом, в сфере интерпретативной культурной антропологии присутствует неизменный интерес к чуждости и тем самым к поиску горизонтов толкования, которые сами проявляют себя в литературе, рассказах, драме или – при анализе общественных/социальных феноменов – обозначаются самими членами (чужого) общества. В конечном итоге речь идет о смещении интерпретационной инстанции и авторитета. В этом плане «насыщенное описание» литературы помогает осмыслить литературные тексты как носители сгущенных форм этнографического описания и комментирования культуры, которые выражают ту или иную культуру в ее собственной понятийности, ее собственном вокабуляре самотолкования – к примеру, в ее специфическом понимании личности, эмоциональности, статусной иерархии: «литература как текст культуры»[213] или, если воспользоваться еще более близким к практике выражением, – «культура как текстура социального».[214]

То, как интерпретативный поворот понимает культуру, ориентируясь на смыслы, воплощается в этнологизации литературы. Да, такая оптика – на примерах литературных описаний культуры – наглядно показала, что в культурологическом литературоведении ведется определенная дискуссия; но эта же оптика привела и к тому, что подобная дискуссия до сих пор слишком односторонне фиксируется на темах, на поиске новых, необычных предметов литературоведческого анализа.[215] Выход из ситуации подсказывает другая линия развития, которая, преодолевая рамки контекстуального анализа значений, проявляет интерес скорее к взаимосвязям между «культурными текстами». Имеется в виду «поэтика культуры» в смысле нового историзма (new historicism), сложившаяся главным образом в русле концепций Стивена Гринблатта.[216]

«Поэтика культуры» ведет свое начало от интерпретативного поворота; вместе с тем она демократизирует его понимание текста, избавляя его от привкуса (европейской) художественной формы. Речь здесь идет не о «культуре как тексте», но о «культурных текстах». Обращает на себя внимание, как в насыщенном взаимодействии с другими «культурными текстами» произведения искусства и тексты литературы заметно лишаются своих привилегий. Но и при этом – что свойственно интерпретативному повороту – сфера «культурного» в искусстве и литературе расширяется до уровня практик, ритуалов, социальных отношений и т. д. Находясь в отношениях взаимообмена, «культурные тексты» в таком широком понимании раскрываются через оказываемое ими воздействие – подобно микроисторическим подходам к изучению истории, в которых, как пишет Ганс Медик, различные источники интегрируются в отношения взаимообмена в целях обогащения возможностей познания.[217] Интерпретативный поворот в этих случаях сыграл решающую роль: он расширил смысл текста от ментального, интенционального приписывания значений до позициональности текстов внутри какой-либо сети осуществляемых практик, элементами которых эти тексты и являются, – вместо того чтобы рассматривать подобные практики лишь в качестве контекста, как это было принято при использовании традиционного понятия текста.[218] Культура оказывается конфигурацией (культурных) текстов в отношениях взаимообмена. Это позволяет связать драмы Шекспира с сообщениями из колоний Нового Света или, допустим, с религиозными трактатами об изгнании дьявола. Решающим значением здесь обладает не целостное представление о «культуре как тексте», но динамика «культурных текстов», участвующих в моделировании чувств и в ориентировании поступков.

Новый историзм ведет к децентрированию текста и интерпретации. Определяющую роль здесь играет импульс доходить до самых границ текста, где может состояться обмен с другими текстами и где в то же время становится возможным контакт с материальным миром. Если центростремительная интерпретация Гирца, ищущая смысловые центры, пытается через ключевые тексты добраться до «внутренней сущности» культуры,[219] то новый историзм подчеркивает маргинальность и противоречивость текстов. Особое внимание здесь уделяется отношениям обмена, смешениям и переговорам – то есть категориям, которые отчетливее выйдут на первый план в ходе дальнейшей культурологической дискуссии.

Конечно, интерпретативного поворота на уровне соответствующей ему теории культуры недостаточно, чтобы, подобно Михаилу Бахтину, ввести в интерпретационный процесс понятия несхожести (Alterit?t) и «другоизации» («othering»).[220] Столь же мало внимания уделяется моделям диалогического и полифонического опыта (многозначность, многоголосие). Таким образом упускается шанс превратить интерпретацию в некую форму деятельности, которую можно было бы использовать в практике межкультурного исследования. Однако на уровне «насыщенного описания» все же намечаются пути для дифференцированного анализа культуры. В конечном счете интерпретативный поворот не выстраивает общей теории интерпретации культуры, не создает обобщающей теории. Напротив, здесь требуется открытое для интерпретации «обобщение в рамках единичного случая».[221] То есть необходима плотная фиксация культурного анализа на конкретных случаях, буквально микроскопический метод работы. Соответственно, все более проблематичным считается выстраивать анализ культуры или культурных явлений, опираясь на ставшие уже автономными ключевые понятия исследований общества – такие, как модернизация, индустриализация, интеграция и глобализация. Эффективнее было бы всякий раз перепроверять такие обобщения согласно отдельным эмпирическим наблюдениям и их интерпретативным погружениям вглубь предмета. Пытаясь с опорой на единичные случаи все же выйти на обобщающий уровень, следует постоянно переосмысливать отношение между отдельным исследованием и более общим контекстом. В таком случае перед научным трудом возникают следующие вопросы: о каком контексте идет речь в том или ином случае? какие устанавливаются рамки? какие предпринимаются ограничения? каким образом организуются взаимосвязи культурного анализа? какие аналитические понятия будут центральными? принадлежат ли они научной традиции или же они открыты для «автохтонных» понятий данных «объектов» исследования? что характерно для риторики изложения?

Историческая наука задалась такими вопросами лишь после того, как в 1970-х годах начала постепенно отказываться от крупных тем и линейных «великих повествований» в пользу многослойных конфигураций и синхронных смысловых и событийных витков истории. Такой критический уклон интерпретативного поворота на ранней стадии демонстрируют уже историко-антропологические эссе Роберта Дарнтона, в которых в этнологическом ключе анализируются конкретные примеры из ментальной и культурной истории Франции XVIII века, ставшие результатом совместного семинара с Клиффордом Гирцем.[222] Новый вектор заключается в том, чтобы «выявить чужую систему смыслов»,[223] по аналогии с чужой культурой, и, например, проинтерпретировать ритуальную многослойность, скажем, кошачьего побоища как чужеродного явления ремесленной культуры. Символический элемент социальных интеракций вновь обретает ценность по сравнению с количественным превосходством ментальной историографии.[224] Методологически на переднем плане здесь находится попытка как можно глубже вникнуть в позицию и точку зрения исторических субъектов, чтобы интерпретация исходила из наиболее загадочных моментов в исторических источниках.[225]

Однако основательнее всех концептуальные возможности интерпретативного поворота для исторической науки проработали Ганс Медик,[226] Линн Хант, Уильям Сьюэлл-младший,[227] а также – на конкретных примерах – авторы журнала «Историческая антропология. Культура – общество – повседневность»,[228] основанного на волне интерпретативного поворота. Внимание здесь сосредоточилось на смысловых и текстуальных измерениях, указывающих на то, что восприятие, осмысление и самотолкование субъектов представляют собой как минимум столь же важные «факты» истории, сколь и их социально-экономическое положение или принадлежность к сословиям и классам.[229] Интерпретативный поворот в исторических науках проявляет себя в «вопросе о „как“, который всегда является и вопросом о смыслах, образах толкования и символических измерениях».[230] Он же ведет и к цепочке междисциплинарных теоретических ответвлений: к культурно-историческим изменениям социальной истории, прежде всего к истории повседневности, к микроистории и к исторической антропологии. Последняя целенаправленно обращается как раз к такому уровню культурных самотолкований и субъективного опыта, не в последнюю очередь исходя из эго-документов исторических субъектов.[231] Разумеется, здесь – за пределами теории Гирца – прослеживается непосредственно социальное порождение и изменение культурных значений в исторических конфигурациях, обусловленных напряжением и противоречиями в рамках социума. С учетом процессов глобализации требуется конкретнее профилировать методологию этих подходов или же подвергнуть ревизии интерпретативные подходы к теоретически фундированной локальной и микроистории,[232] которая в свою очередь сталкивается сегодня со сложностью макропроцессов глобальной истории.

Насколько серьезно следует воспринимать параметры текста, демонстрируют образчики текстологически ориентированных гендерных исследований, представленных, например, в сборнике «Текст и гендер. Мужчина и женщина в брачных текстах раннего Нового времени».[233] Так, взаимосвязь между текстами (проповедью, трактатом, княжеским зерцалом и т. п.) и отношениями полов устанавливается не через утверждение, что, к примеру, смысл языковых обозначений гендерных ролей следует выводить из реальности, то есть что знаку мужчина/женщина соответствует некий референт в действительности. Напротив, гендерные исследования пришли к убеждению, что такое называние в языке уже всегда приписывает смыслы, следует некой стратегии дискурсивного производства реальности, то есть язык и тексты в значительной мере сперва сами конструируют и создают гендерную реальность, а не наоборот. Лишь кратко намеченное здесь выявление «„текстуальности“ пола»[234] предостерегает от того, чтобы поспешно ссылаться на отображающую функцию языка, не обращая внимания на то, как язык и тексты в своем потенциале символического созидания вообще сперва порождают и оформляют действительность.

В осмысленности построения мира, в его зависимости от языка как знако- и смыслогенерирующей системы, заключается также идея интерпретативной социологии: «создание описаний социальных действий влечет за собой герменевтическую задачу проникать в смысловые рамки, которые используют сами действующие лица для построения и воспроизводства социального мира».[235] Так, к примеру, институции тоже следует интерпретировать в аспекте закрепившихся смысловых структур. В своем обзоре школ интерпретативной социологии Энтони Гидденс показывает, как «мир до интерпретации» становится предметом такой социологии, которая опирается на философский идеализм и потому обнаруживает недостатки в собственной практике, не уделяя должного внимания материальным условиям действий и предпосылкам власти. Интерпретативный поворот и здесь оказывается не абсолютно новым «поворотом», но развивается на базе взаимодействия с актуальными на данный момент или прерванными традициями и школами.

Культурологический поворот коснулся и политологии – правда, довольно поздно, лишь в 1990-е годы. «Культура» в качестве новой категории отныне дополняет категорию «общества»; культурные коды, толкование и комментирование действующих лиц через символы, язык и ритуалы признаются основными чертами всякого действия, совершаемого в политическом поле. Политология здесь вполне может опереться на предшественников из собственных рядов, таких как Эрик Фогелин, отстаивавший позицию самотолкования обществ и необходимость внедрения понимающих методов и самоинтерпретаций в анализ. Особенно с точки зрения междисциплинарного взаимодействия здесь примечательны мысли о значении культуры и интерпретативных подходов для экономического анализа, которые также способствуют расширению теорий игры и концепций рационального выбора.[236] Очень рано для политологии в поле «международных связей» обнаруживается представление о «текстуальной политике международных отношений».[237] Это значит, в сфере международных отношений появляется новый взгляд на вопрос о дискурсивной и текстуальной структуре и тем самым на производство смыслов. Возникает чувствительное к тексту понимание политики, выдвигающее на передний план репрезентации и текстуальные средства международной политики (риторику, нарративность, стиль историко-специфических сценариев интерпретации). Упомянуть здесь можно, например, речи о безопасности, репрезентирующие дискурс авторитета и контроля, который касается прежде всего контроля над «чужой» угрозой в США. Примером аналогичных связей могут послужить спортивные метафоры как господствующие формы репрезентации в сфере конфликтологии, политики безопасности и военной политики.[238] Различные подходы к «культурным поворотам» в политологии обретают значимость и для профиля самих наук о культуре. Потому что они помогают теснее прежнего связать культурологический анализ с социальными процессами, действующими лицами, интересами и решениями.[239] Это дает возможность противостоять и опасностям культурализма, исходящим от злоупотребления понятием текста.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Феномен маргинальности: возможности нормативно-интерпретативной методологии

Анализируются представления о феномене маргинальное™ в современном социально-гуманитарном знании, обозначаются методологические проблемы исследования. Уточняются возможности нормативно-интерпретативной методологии, способной объединить конфликтующие нормативный и интерпретативный подходы в изучении данного феномена.

The phenomenon of marginality: possibilities of the normative-interpretative methodology.pdf Изучение такого сложного и многогранного феномена, как маргинальность, приобретает особое значение в процессе познания и осмысления изменений, происходящих в современном российском обществе. Исследование маргинальности в российской науке началось на рубеже 1980-1990-х гг., когда российское общество столкнулось со значительными переменами и преобразованиями. Распад социалистической системы и радикальная деконструкция общественных основ, отказ от прежней идеологии и политического курса, реформы оказали колоссальное влияние как на общество в целом, так и на отдельных его членов. Оказавшись в новой для них социальной действительности, люди должны были искать пути приспособления к ней. Однако это удалось далеко не всем. Глубокие и быстрые перемены, сопровождающие ломку устоявшихся традиций и ценностей, способствовали резкому изменению социальных ролей и статусов огромного количества людей. Лишившись привычных ролей и функций, как целые социальные группы, так и отдельные индивиды были ввергнуты в состояние неопределенности [1]. Иными словами, они оказались в положении маргиналов, т.е. людей, находящихся на границе двух или более культур либо социальных общностей и не примыкающих ни к одной из них. Маргинальность, представляя собой явление социальной жизни, всегда присутствует в человеческом и общественном пространстве, но наиболее ярко обнаруживает себя в обществах, пребывающих в процессе трансформации и структурных изменений. Кроме того, усилению маргинальных процессов в современном социуме способствует расширяющееся и углубляющееся взаимопроникновение культур, обусловленное взаимодействием обществ и экономик. Несмотря на постоянно растущий интерес к феномену маргинальности в разных областях научного знания (см. работы М.А. Абрамовой [2], Л.В. Шабанова [3] и др.), он по-прежнему остро нуждается в комплексном научном анализе. При этом не стоит забывать, что «любой социальный феномен может быть проинтерпретирован в различных контекстах, с точки зрения понимания всевозможных смыслов, которые формируются в обществе» [4. С. 33]. Теоретико-методологический анализ исследований маргинально-сти в различных областях социально-гуманитарного знания показал, что они могут быть сведены к двум общенаучным подходам: нормативному (структурно-функциональному) и интерпретативному. Подобная ситуация объясняется противоположностью взглядов на отношения маргинальных личностей и общества в процессе социального взаимодействия, на роль маргиналов в социуме. Нормативный подход занимает лидирующие позиции в исследованиях различных аспектов феномена маргинальности в основном в рамках социологической науки. Однако в последнее время появляется все больше работ, акцентирующих внимание на ин-терпретативной составляющей исследуемого феномена. Глобализация, трансформация российского общества, его преобразование способствуют повышению интереса исследователей к творческой, инновационной деятельности людей, в том числе относящихся к числу маргиналов. Нормативный подход к исследованию феномена маргинальности позволяет рассмотреть роль и значение различных общественных трансформаций и перемен, социальных структур в процессе взаимодействия маргинальных элементов и социума; понять, насколько в конкретном обществе сильны и значимы определенные ценности и нормы, несоответствие которым рассматривается как негативное проявление. Кроме того, окружающая действительность так или иначе является социально заданной и представляет собой объективированную составляющую феномена маргинальности: «Реальность повседневной жизни в качестве реальности имеет само собой разумеющийся характер. Она не требует никакой дополнительной проверки сверх того, что она просто существует. Она существует как самоочевидная и непреодолимая фактичность. Я знаю, что она реальна. Хотя у меня и могут возникнуть сомнения в ее реальности, я должен воздержаться от них, поскольку живу повседневной жизнью согласно заведенному порядку» [5. С. 43]. Как правило, первоначальная реакция общества на маргинальные элементы носит отрицательный характер, поскольку они способны пошатнуть устоявшийся порядок. И чтобы избежать этого, общество прилагает все усилия к тому, чтобы преодолеть, «выправить» нестандартность маргинального меньшинства. Х. Абельс отмечает, что «согласно нормативной парадигме, под которой понимается главным образом ролевая теория Т. Парсонса, участники социального взаимодействия разделяют общую систему символов и значений, относящихся к социокультурной системе ценностей, которая обладает принудительной силой. Вследствие социализации в общей системе ценностей партнеры по взаимодействию интерпретируют социальные явления и события как соответствующие некоторым «образцам» уже известных из прошлого ситуаций и способов поведения» [6. С. 45]. К основным объективным факторам возникновения и развития марги-нальности относятся политические, экономические, социальные и духовно-нравственные изменения в обществе. Люди вынуждены приспосабливаться к этим переменам и «нововведениям», что получается далеко не у всех. Человек попадает в ситуацию неопределенности, вынуждающую его отреагировать тем или иным образом на происходящие вокруг события. Подобная ситуация особенно актуальна для российского общества, которое начиная с 1990-х гг. переживает различного рода трансформации. Однако возможности нормативного подхода в исследовании маргиналь-ности имеют свои пределы, поскольку данный подход не способен раскрыть субъективную составляющую исследуемого феномена, что приводит к одностороннему пониманию маргинальности. Несмотря на имеющийся потенциал в познании макроуровневой составляющей маргинальности, возможности нормативного подхода ограничены в процессе познания микроуровня изучаемого феномена. Именно интерпретативный подход позволяет понять, как человек понимает и воспринимает происходящие события, сложившуюся ситуацию, обстановку. Интерпретируя социальную ситуацию, человек вносит в нее определенный смысл, который детерминирован его интеллектуальными, социальными, культурными, мировоззренческими предпочтениями, т.е. его тезаурусом и индивидуальной системой значений [7. С. 12]. Очевидно, что в аналогичной ситуации люди по-разному выстраивают индивидуальные модели поведения в силу социально-психологического феномена, т. е. влияния субъективных воздействий и факторов. Иными словами, из поля зрения сторонников нормативной парадигмы выпали такие важнейшие условия, как социально-психологическая составляющая маргинальности, индивидуально-ценностная интерпретация маргиналов. В связи с этим в последние годы возрастает интерес исследователей феномена маргинальности к интерпре-тативному подходу, акцентирующему внимание на субъективных интерпретациях социальной реальности людьми, попавшими в маргинальную ситуацию, что в значительной мере обусловлено присущими современному российскому обществу тенденциями к повышению значимости творческого и преобразовательного потенциала людей в процессе социального взаимодействия. «Интерпретативная парадигма исходит из отсутствия заранее заданной интерсубъективной общезначимой системы символов в строгом смысле этих терминов. Согласно этой парадигме, действующие лица не просто обладают статусами с четко установленными правилами и ролевыми ожиданиями, а ставят смысл и значение каждой социальной роли в зависимость от личной оценки ситуации, специфических возможностей проявления роли в ситуации и от того, как сказывается на социальном взаимодействии общее определение ситуации всеми ее участниками» [6. С. 46]. Описываемый подход предоставляет возможность осмыслить преобразовательные, творческие способности маргиналов в контексте общественного развития. Креативный потенциал маргиналов может значительным образом повлиять на внедрение новых идей и практик в рамках как некой конкретной компании, так и общества в целом. Это объясняется особым взглядом на жизнь и мировоззрением маргинальных личностей. Как отмечает Р. Флорида [8], креативность — это прежде всего способность к синтезу. «Чтобы создать новые и пригодные для использования комбинации, приходится тщательно анализировать данные, концепции и факты. Результатом креативного синтеза может быть что угодно — изобретение какого-либо устройства, разработка теории, понимание проблемы, ведущее к ее решению, или создание значительного произведения искусства» [Там же]. Отечественные исследователи в последние годы стали проявлять особый интерес к данной стороне мар-гинальности. Встречаются работы, в которых говорится, помимо очевидной нормативистской заданности маргинальности, о важности субъективных интерпретаций маргиналами окружающей их действительности (см. работы Е.Н. Пачколиной [9], И.В. Зайцева [10], С.С. Кирилюк [11] и др.). Е.Н. Пачколина отмечает, что «механизм маргинальности заключается в приобретении маргиналами в процессе экзистенциальных изменений новых социальных качеств, позволяющих им впоследствии «вернуться» в общество в качестве субъекта-деятеля» [9. С. 19]. Приверженность исследователей к одностороннему нормативному или интерпретативному пониманию сущности феномена маргинальности затрудняет развитие комплексной методологии, что приводит к трудностям в конструировании целостного образа изучаемого феномена. Дальнейшая разработка концепции марги-нальности нуждается в применении междисциплинарного подхода, способного преодолеть непонимание дуальной сущности феномена маргинальности. Безусловно, каждый из рассмотренных подходов по-своему аргументированно и весьма убедительно трактует рассматриваемый нами феномен. Однако возможности нормативной методологии ограничиваются лишь макроуровневым пониманием маргинальности, в то время как интерпретативный подход позволяет в полной мере раскрыть микроуровень исследуемого феномена, т.е. субъективную составляющую маргинально-сти. Следовательно, нормативный и интерпретативный подходы по отдельности бессильны преодолеть сложившееся затруднение, поэтому необходимо объединить их возможности. В этой связи представляется целесообразным применить нормативно-интерпретативную методологию, разработанную и предложенную М.В. Роммом [12, 13] при изучении социальной адаптации личности. Ее автор выявил ограниченность исследований социальной адаптации личности в рамках только нормативного или интерпретативного теоретического подхода, отметив, что оба они ограничиваются лишь микро- или макро-социальными пределами. Предложенный М.В. Роммом нормативно-интерпретативный подход в силу своего междисциплинарного и универсального характера может быть применен и при изучении феномена марги-нальности. В основу данного подхода положен общенаучный принцип дополнительности (комплементар-ности), который, по Н. Бору, определяет «логическое отношение между двумя способами описания или наборами представлений, которые, хотя и исключают друг друга, оба необходимы для исчерпывающего описания положения дел» [14. С. 377]. Нормативно-интерпретативная методология позволяет преодолеть ограниченность возможностей нормативного и интер-претативного подходов, объединив их потенциал, и избежать односторонности в понимании феномена маргинальности, дополнив нормативно-объясняющее осмысление интерпретативной составляющей. Маргинальность следует рассматривать как неразрывное переплетение объективных и субъективных факторов. Преобразования, реформы, различного рода трансформации, происходящие в обществе, неминуемо сказываются на жизни его членов. Разрастание маргинального слоя, как правило, органически связано с подобными переменами. Личность, попавшая в состояние неопределенности, маргинальности, в любом случае будет впитывать информацию извне, анализировать ее и делать те или иные выводы. Происходит определенный информационный обмен между маргинальной личностью и обществом, они взаимодействуют. Это объясняется тем, что общество всегда оказывает известное воздействие на его членов, даже если это на первый взгляд и незаметно. Маргиналы не исключение. В свою очередь, вектор развития маргинальной ситуации, выбор стратегии поведения будут уже зависеть непосредственно от субъективного понимания сложившейся ситуации маргинальной личностью, ее индивидуальной интерпретации окружающей действительности. Таким образом, необходимость использования бифокальной, нормативно-интерпретативной исследовательской методологии обусловливается следующими важными моментами: 1. Маргинал представляет собой единство социально заданного и индивидуально обусловленного, что свидетельствует о двойственном характере онтологии феномена маргинальности. 2. Всё, что человеку (в нашем случае маргиналу) известно о социальной реальности, находит отражение в понятиях и знаковых системах, что указывает на постоянный, непрерывный процесс интерпретации этих понятий, а также всего, что происходит вокруг. Интерпретация маргиналом социальной ситуации определяется теми смыслами, которые он вносит в нее. Поэтому интерпретация сложившейся социальной ситуации напрямую зависит от мировоззренческих, интеллектуальных, культурных и других предпочтений маргинала. 3. В контексте нормативного исследовательского подхода феномен маргинальности включает в себя следующее: взаимодействие общества и маргинальных элементов обусловлено определенным социальным контролем, поскольку маргинал в той или иной степени является «нарушителем» неких господствующих в социуме норм, правил и ценностей, которые «навязываются» каждому человеку на определенном жизненном этапе. При этом незначительными представляются интерпретации происходящих событий и поступающей информации маргиналами, игнорируются вкладываемые в ситуацию смыслы. Приверженцы же интерпрета-тивной парадигмы опираются на свойства психологической и социальной природы человека. В русле ин-терпретативного подхода маргинальность включает в себя непрерывный процесс интерпретации собственной идентичности и значимых смыслов, социальных контекстов, ситуаций. Оба подхода отражают различные грани изучаемого феномена, являющегося объективно дуальным. Такая бифокальность приводит к необходимости объединения потенциала сложившихся парадигм. Нормативно-интерпретативное понимание исходит из того, что маргинальность суть переплетение объективных и субъективных факторов, выражающееся в постоянном взаимодействии маргинала с социальной реальностью, интерпретации маргиналом социального пространства и себя в нем, в результате чего формируется конструктивная или деструктивная направленность маргинальной ситуации. Как видим, нормативный и интерпретативный подходы по отдельности способны постичь лишь отдельные аспекты исследуемой проблемы. Отстаивая нормативно-интерпретативную дуальность онтологического статуса феномена маргинальности, считаем целесообразным решительно отказаться от одностороннего понимания исследуемого феномена, т.е. избегать применения исключительно структурно-функциональной методологии, которая, как отмечалось ранее, занимает лидирующие позиции в изучении мар-гинальности. Дальнейшая разработка концепции мар-гинальности нуждается в использовании комплексного междисциплинарного подхода, способного раскрыть дуальную сущность данного явления. Норма-тивно-интерпретативная методология позволяет по-новому взглянуть на феномен маргинальности, в котором неизбежно переплетаются объективная действительность и субъективный мир маргинальных личностей.

Джеммер М. Эволюция понятий квантовой механики. М. : Наука, 1985. 380 с.

Ромм М.В. Нормативно-интерпретативный подход к изучению индетерминистских социальных феноменов // Философия образования. 2010. № 3 (32). С. 5-10.

Ромм М.В. Философия и психология адаптивных процессов : учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М. : Изд-во Моск. психологосоциального института ; Воронеж : Изд-во НПО «МОДЭК», 2006. 296 с.

Кирилюк С.С. Феномен маргинальности: проблема устойчивости бытия личности. Челябинск, 2010. 171 с.

Зайцев И.В. Маргинальное сознание, личность, общество: моногр. Омск : Изд-во ФГОУ ВПО ОмГАУ, 2006. 128 с.

Пачколина Е.Н. Феномен маргинальности в студенческой среде. Уфа : Восточный университет, 2008. 152 с.

Флорида Р. Креативный класса: люди, которые меняют будущее. URL: http://www.mirknig.com/knigi/business/1181476059-kreativnyy-klasslyudi-kotorye-menyayut-buduschee.html

Ромм М.В. Социальная адаптация личности как объект философского анализа : автореф. дис.. д-ра филос. наук. Томск, 2003. 47 с.

Абельс Х. Интеракция, идентичность, презентация. Введение в интерпретативную социологию. СПб. : Алетейя, 1999. 272 с.

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М. : Медиум, 1995. 323 с.

Ромм М.В., Ромм Т.А. Конструирование теоретических образов социальных феноменов // Вестник Новосибирского государственного уни верситета. Серия: Философия. 2012. Т. 8, вып. 2. С. 32-36.

Шабанов Л.В. Маргинальность как характеристика молодежных неформальных объединений в границах концепции «упорядоченные / хао тичные социальные системы» // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2009. Вып. 4. С. 82-86.

Абрамова М.А. Маргинальность как социокультурный феномен // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Филосо фия. 2006. Т. 4, вып. 1. С. 86-91.

Вергун Т.В. Этнокультурная маргинальность: философские аспекты анализа. Ставрополь : СевКазГТУ, 2007. 96 с.

Определение интерпретации Merriam-Webster

ин · тер · подготовка

| \ ин-ˌtər-prə-tā-shən

, -pə- \

2

: конкретная адаптация или версия произведения, метода или стиля

3

: метод обучения, сочетающий фактическую информацию со стимулирующей пояснительной информацией.

программа интерпретации естествознания

Глава 12 Интерпретативное исследование | Методы исследования социальных наук

В последней главе были представлены интерпретативные исследования, или, более конкретно, интерпретативные исследования конкретных случаев.В этой главе будут рассмотрены другие виды интерпретационного исследования. Напомним, что позитивистские или дедуктивные методы, такие как лабораторные эксперименты и обзорные исследования, — это те, которые специально предназначены для проверки теории (или гипотез), тогда как интерпретирующие или индуктивные методы, такие как исследование действий и этнография, предназначены для построения теории. В отличие от позитивистского метода, когда исследователь начинает с теории и проверяет теоретические постулаты с использованием эмпирических данных, в методах интерпретации исследователь начинает с данных и пытается вывести теорию об интересующем феномене на основе наблюдаемых данных.

Термин «интерпретирующее исследование» часто используется в общих чертах и ​​как синоним «качественного исследования», хотя эти два понятия совершенно разные. Интерпретативное исследование — это исследовательская парадигма (см. Главу 3), которая основана на предположении, что социальная реальность не является единственной или объективной, а скорее формируется человеческим опытом и социальным контекстом (онтология), и поэтому лучше всего изучается в рамках ее социально-исторического контекст путем согласования субъективных интерпретаций его различных участников (эпистемология).Поскольку исследователи-интерпретаторы рассматривают социальную реальность как внутреннюю и невозможную абстрагироваться от их социальных установок, они «интерпретируют» реальность посредством процесса «осмысления», а не процесса проверки гипотез. Это контрастирует с позитивистской или функционалистской парадигмой, которая предполагает, что реальность относительно независима от контекста, может быть абстрагирована от их контекстов и изучена функционально, разлагаемо, с использованием объективных методов, таких как стандартизированные меры.Будет ли исследователь проводить интерпретативное или позитивистское исследование, зависит от парадигматических соображений о природе рассматриваемого явления и наилучшего способа его изучения.

Тем не менее, качественное и количественное исследование относится к эмпирическим или ориентированным на данные соображениям о типе данных, которые нужно собирать, и о том, как их анализировать. Качественное исследование в основном опирается на нечисловые данные, такие как интервью и наблюдения, в отличие от количественного исследования, которое использует числовые данные, такие как баллы и показатели.Следовательно, качественное исследование не поддается статистическим процедурам, таким как регрессионный анализ, а кодируется с использованием таких методов, как контент-анализ. Иногда закодированные качественные данные количественно табулируются как частота кодов, но эти данные не подвергаются статистическому анализу. Многие пуританские исследователи-интерпретаторы отвергают этот подход к кодированию как бесполезную попытку найти консенсус или объективность в социальном явлении, которое по сути субъективно.

Хотя интерпретирующие исследования, как правило, в значительной степени полагаются на качественные данные, количественные данные могут добавить больше точности и более ясное понимание интересующего явления, чем качественные данные.Например, Эйзенхардт (1989) в своем интерпретирующем исследовании принятия решений на высокоскоростных фирмах (обсуждавшемся в предыдущей главе о тематическом исследовании) собрала числовые данные о том, сколько времени требуется каждой фирме для принятия определенных стратегических решений (которые варьировались от От 1,5 до 18 месяцев), сколько альтернативных решений было рассмотрено для каждого решения, и опросил респондентов, чтобы уловить их восприятие организационного конфликта. Такие числовые данные помогли ей четко отличить фирмы, принимающие решения с высокой скоростью, от компаний, принимающих решения с низкой скоростью, не полагаясь на субъективное восприятие респондентов, что затем позволило ей изучить количество альтернативных решений, рассматриваемых и степенью конфликта. -скорость против низкоскоростных фирм.Интерпретативное исследование должно пытаться собрать как качественные, так и количественные данные, относящиеся к интересующему их феномену, как и позитивистские исследования. Совместное использование качественных и количественных данных, часто называемое «смешанными моделями», может привести к уникальным открытиям и высоко ценится в научном сообществе.

Интерпретативные исследования уходят корнями в антропологию, социологию, психологию, лингвистику и семиотику и доступны с начала 19 века, задолго до того, как были разработаны методы позитивизма.Многие исследователи-позитивисты рассматривают интерпретативные исследования как ошибочные и предвзятые, учитывая субъективный характер процесса сбора и интерпретации качественных данных, используемого в таких исследованиях. Однако неспособность многих позитивистских методов генерировать интересные идеи или новые знания привела к возрождению интереса к интерпретационным исследованиям с 1970-х годов, хотя и с использованием точных методов и строгих критериев, обеспечивающих надежность и обоснованность интерпретативных выводов.

Отличия от позитивистских исследований

Помимо фундаментальных парадигматических различий в онтологических и эпистемологических допущениях, о которых говорилось выше, интерпретативные и позитивистские исследования различаются по ряду других аспектов. Во-первых, в интерпретационных исследованиях используется теоретическая стратегия выборки, при которой исследовательские центры, респонденты или случаи отбираются на основе теоретических соображений, например, соответствуют ли они изучаемому явлению (например, устойчивые практики можно изучать только в организациях, которые внедрили устойчивые методы) , обладают ли они определенными характеристиками, которые делают их однозначно подходящими для исследования (например,g., исследование движущих сил инноваций фирм должно включать некоторые фирмы, которые являются высокоразвитыми новаторами, а некоторые — низкими новаторами, чтобы провести контраст между этими фирмами) и т. д. Напротив, позитивистское исследование использует случайную выборку (или разновидность этого метода), когда случаи выбираются случайным образом из совокупности в целях обобщения. Следовательно, удобные выборки и небольшие выборки считаются приемлемыми в интерпретирующем исследовании, если они соответствуют характеру и цели исследования, но не в позитивистских исследованиях.

Во-вторых, в интерпретационных исследованиях критическое внимание уделяется роли исследователя. В некоторых методах, таких как этнография, исследование действий и включенное наблюдение, исследователь считается частью социального феномена, и его конкретная роль и участие в процессе исследования должны быть четко обозначены во время анализа данных. В других методах, таких как исследование случая, исследователь должен занять «нейтральную» или непредвзятую позицию во время процессов сбора и анализа данных и убедиться, что ее личные предубеждения или предубеждения не влияют на природу субъективных выводов, полученных в результате интерпретирующего исследования.Однако в позитивистских исследованиях исследователь считается внешним по отношению к исследовательскому контексту и независимым от него, и не предполагается, что он оказывает влияние на сбор данных и аналитические процедуры.

В-третьих, интерпретативный анализ является целостным и контекстным, а не редукционистским и изоляционистским. Интерпретативные интерпретации, как правило, сосредоточены на языке, знаках и значениях с точки зрения участников, вовлеченных в социальный феномен, в отличие от статистических методов, которые широко используются в позитивистских исследованиях.Строгость в интерпретационных исследованиях рассматривается с точки зрения систематических и прозрачных подходов к сбору и анализу данных, а не с точки зрения статистических критериев для проверки конструктивной валидности или значимости.

Наконец, сбор и анализ данных могут происходить одновременно и итеративно в интерпретирующем исследовании. Например, исследователь может провести интервью и закодировать его, прежде чем перейти к следующему интервью. Одновременный анализ помогает исследователю исправить потенциальные недостатки протокола интервью или скорректировать его, чтобы лучше отразить интересующее явление.Исследователь может даже изменить свой оригинальный вопрос исследования, если она понимает, что ее первоначальные исследовательские вопросы вряд ли будет генерировать новые или полезные идеи. Это ценная, но часто занижен польза интерпретирующих исследований, и не доступен в позитивистском исследовании, где научно-исследовательский проект не может быть изменен или изменен после того, как сбор данных начал без переделывания всего проекта с самого начала.

Преимущества и проблемы Интерпретив исследований

Interpretive исследование имеет ряд уникальных преимуществ.Во-первых, они хорошо подходят для изучения скрытых причин, лежащих в основе сложных, взаимосвязанных или многогранных социальных процессов, таких как межфирменные отношения или внутрифирменная политика, когда количественные данные могут быть предвзятыми, неточными или труднодоступными по иным причинам. Во-вторых, они часто полезны при построении теории в областях, где априорная теория отсутствует или недостаточна. В-третьих, они также подходят для изучения контекстно-зависимых, уникальных или идиосинкразических событий или процессов. В-четвертых, интерпретативное исследование также может помочь выявить интересные и актуальные исследовательские вопросы и проблемы для последующих исследований.

В то же время у интерпретативных исследований есть свой набор проблем. Во-первых, этот тип исследований обычно требует больше времени и ресурсов, чем позитивистские исследования в области сбора данных и аналитических усилий. Слишком мало данных может привести к ложным или преждевременным предположениям, в то время как слишком много данных может не быть эффективно обработано исследователем. Во-вторых, для интерпретирующего исследования требуются хорошо подготовленные исследователи, которые способны видеть и интерпретировать сложное социальное явление с точки зрения включенных участников и согласовывать различные точки зрения этих участников, не привнося в свои выводы их личные предубеждения или предубеждения.В-третьих, все участники или источники данных могут не быть в равной степени заслуживающими доверия, непредвзятыми или осведомленными об интересующем явлении, или могут иметь нераскрытые политические программы, что может привести к ложным или ложным впечатлениям. Недостаточное доверие между участниками и исследователем может препятствовать полному и честному представлению участников о себе, и такое построение доверия требует времени. Это работа исследователя-интерпретатора

.

«видеть сквозь дым» (скрытые или предвзятые планы) и понимать истинную природу проблемы.В-четвертых, учитывая сильно контекстуализированный характер выводов, сделанных на основе интерпретационных исследований, такие выводы плохо поддаются воспроизведению или обобщению. Наконец, интерпретативное исследование может иногда не дать ответов на интересующие вопросы или предсказать будущее поведение.

Характеристики интерпретационных исследований

Все интерпретирующие исследования должны придерживаться общего набора принципов, как описано ниже.

Натуралистическое исследование: Социальные явления необходимо изучать в их естественной среде.Поскольку интерпретативные исследования предполагают, что социальные явления расположены внутри и не могут быть изолированы от их социального контекста, интерпретации таких явлений должны быть основаны на их социально-историческом контексте. Это означает, что контекстуальные переменные следует наблюдать и учитывать при поиске объяснений интересующего явления, даже если контекстная чувствительность может ограничивать обобщаемость выводов.

Исследователь как инструмент: исследователи часто встроены в социальный контекст, который они изучают, и считаются частью инструмента сбора данных, поскольку они должны использовать свои наблюдательные навыки, доверие к участникам и свою способность извлекать правильную информацию. .Кроме того, их личное понимание, знание и опыт социального контекста имеют решающее значение для точной интерпретации представляющего интерес явления. В то же время исследователи должны полностью осознавать свои личные предубеждения и предубеждения и не позволять таким предубеждениям мешать их способности представить справедливое и точное изображение явления.

Интерпретативный анализ: наблюдения следует интерпретировать глазами участников, включенных в социальный контекст. Устный перевод должен происходить на двух уровнях.Первый уровень включает рассмотрение или переживание явления с субъективной точки зрения социальных участников. Второй уровень — понять значение опыта участников, чтобы предоставить «подробное описание» или богатую повествовательную историю интересующего явления, которое может объяснить, почему участники действовали именно так, как они.

Использование выразительного языка: Документирование вербального и невербального языка участников и анализ такого языка являются неотъемлемыми компонентами интерпретативного анализа.Исследование должно гарантировать, что история рассматривается глазами человека, а не машины, и должно отражать эмоции и переживания этого человека, чтобы читатели могли понять этого человека и установить с ним связь. Использование образов, метафор, сарказма и других речевых фигур очень распространено в интерпретационном анализе.

Временной характер: Интерпретативное исследование часто связано не с поиском конкретных ответов, а с пониманием или «осмыслением» динамического социального процесса, который разворачивается во времени.Следовательно, такое исследование требует активного участия исследователя в месте исследования в течение длительного периода времени, чтобы охватить всю эволюцию интересующего явления.

Герменевтический круг: Интерпретативная интерпретация — это итеративный процесс перехода назад и вперед от фрагментов наблюдений (текста) ко всему социальному явлению (контексту), чтобы примирить их очевидные разногласия и построить теорию, которая согласуется с различными субъективными точками зрения. и опыт встроенных участников.Такие итерации между пониманием / смыслом явления и наблюдениями должны продолжаться до тех пор, пока не будет достигнуто «теоретическое насыщение», в результате чего любая дополнительная итерация не приведет к более глубокому пониманию интересующего явления.

Сбор интерпретационных данных

Данные собираются в ходе интерпретирующего исследования с использованием различных методов. Наиболее часто используемый метод — это интервью (личное, по телефону или в фокус-группах). Типы и стратегии интервью подробно обсуждаются в предыдущей главе, посвященной опросным исследованиям.Второй метод — наблюдение. Методы наблюдения включают прямое наблюдение, когда исследователь является нейтральным и пассивным внешним наблюдателем и не участвует в интересующем явлении (как в случае исследования), и включенное наблюдение, когда исследователь является активным участником явления и ее вкладов или простое присутствие влияет на изучаемое явление (как в исследовании действий). Третий метод — это документирование, когда внешние и внутренние документы, такие как служебные записки, электронные письма, годовые отчеты, финансовые отчеты, газетные статьи, веб-сайты, могут использоваться для более глубокого понимания интересующего явления или для подтверждения других форм доказательств.

Дизайн интерпретирующих исследований

Тематическое исследование. Как обсуждалось в предыдущей главе, тематическое исследование — это интенсивное лонгитюдное исследование явления на одном или нескольких исследовательских объектах с целью получения подробных контекстуальных выводов и понимания динамического процесса, лежащего в основе интересующего явления. Кейс-стади — это уникальный дизайн исследования, который может использоваться в интерпретативной манере для построения теорий или в позитивистской манере для проверки теорий. В предыдущей главе, посвященной исследованию конкретных случаев, подробно обсуждаются оба метода и приводятся наглядные примеры.Более того, исследователь случая является нейтральным наблюдателем (прямое наблюдение) в социальной среде, а не активным участником (включенное наблюдение). Как и в случае с любым другим интерпретационным подходом, получение значимых выводов из тематического исследования в значительной степени зависит от навыков наблюдения и интегративных способностей исследователя.

Действие исследования. Исследование действий — это качественный, но позитивистский план исследования, направленный на проверку теории, а не на построение теории (обсуждается в этой главе из-за отсутствия надлежащего места).Это интерактивный дизайн, который предполагает, что сложные социальные явления лучше всего понять, внося изменения, вмешательства или «действия» в эти явления и наблюдая за результатами таких действий для интересующих явлений. В этом методе исследователь обычно является консультантом или членом организации, включенным в социальный контекст (например, организацию), который инициирует действие в ответ на социальную проблему и изучает, как ее действие влияет на явление, одновременно изучая и генерируя понимание взаимосвязи между действием и явлением.Примеры действий могут включать в себя программы организационных изменений, такие как внедрение новых организационных процессов, процедур, людей или технологий или замена старых, инициированные с целью повышения производительности или прибыльности организации в ее деловой среде. Выбор действий исследователя должен основываться на теории, которая должна объяснять, почему и как такие действия могут вызвать желаемое социальное изменение. Теория подтверждается степенью успеха выбранного действия в устранении целевой проблемы.Одновременное решение проблем и выработка инсайтов — это центральная черта, которая отличает практическое исследование от других методов исследования (которые могут не включать решение проблем) и от консультирования (которые могут не включать генерирование инсайтов). Следовательно, практическое исследование — отличный метод объединения исследований и практики.

Существует несколько разновидностей метода исследования действий. Самым популярным из этих методов является исследование с участием всех заинтересованных сторон, разработанное Сусманом и Эвердом (1978) ^[13] .Этот метод следует за циклом исследования действий, состоящим из пяти фаз: (1) диагностика, (2) планирование действий, (3) принятие действий, (4) оценка и (5) обучение (см. Рисунок 10.1). Диагностика включает выявление и определение проблемы в ее социальном контексте. Планирование действий включает выявление и оценку альтернативных решений проблемы, а также принятие решения о дальнейших действиях (на основе теоретического обоснования). Принятие мер — это реализация намеченного курса действий. Этап оценки исследует степень, в которой инициированное действие помогает разрешить исходную проблему, т.е.е., действительно ли теоретические эффекты реализуются на практике. На этапе обучения опыт и обратная связь по оценке действий используются для выработки понимания проблемы и предложения будущих модификаций или улучшений действия. На основе оценки действий и обучения действие может быть изменено или скорректировано для лучшего решения проблемы, и цикл исследования действия повторяется с измененной последовательностью действий. Предлагается пройти весь цикл исследования действий как минимум дважды, чтобы обучение из первого цикла могло быть реализовано во втором цикле.Основным способом сбора данных является включенное наблюдение, хотя для подтверждения наблюдений исследователя могут использоваться и другие методы, такие как интервью и документальные свидетельства.

Рисунок 10.1. Цикл исследования действий.

Этнография. Этнографический метод исследования, заимствованный в основном из области антропологии, делает упор на изучении явления в контексте его культуры. Исследователь должен быть глубоко погружен в социальную культуру в течение длительного периода времени (обычно от 8 месяцев до 2 лет) и должен заниматься, наблюдать и записывать повседневную жизнь изучаемой культуры и ее социальных участников в их естественной среде.Первичный способ сбора данных — это включенное наблюдение, а анализ данных предполагает «осмысленный» подход. Кроме того, исследователь должен делать подробные полевые заметки и описывать свой опыт с описательными деталями, чтобы читатели могли испытать ту же культуру, что и исследователь. В этом методе исследователь выполняет две роли: полагаться на свои уникальные знания и вовлеченность в выработку идей (теории) и убеждать научное сообщество в транс-ситуационной природе изучаемого явления.

Классическим примером этнографического исследования является исследование поведения приматов, проведенное Джейн Гудолл, где она жила с шимпанзе в их естественной среде обитания в национальном парке Гомбе в Танзании, наблюдала за их поведением, взаимодействовала с ними и делилась их жизнями. Во время этого процесса она узнала и записала, как шимпанзе ищут пищу и убежище, как они общаются друг с другом, их модели общения, их брачное поведение и так далее. Более современным примером этнографических исследований является исследование Майры Блубонд-Лангер (1996) ^[14] , посвященное принятию решений в семьях с детьми, страдающими опасными для жизни заболеваниями, а также физическим, психологическим, экологическим, этическим, правовым и культурным вопросам. которые влияют на принятие таких решений.Исследователь проследил за опытом примерно 80 детей с неизлечимыми заболеваниями и их семей в течение более двух лет. Сбор данных включал наблюдение участников и официальные / неформальные беседы с детьми, их родителями и родственниками, а также поставщиками медицинских услуг для документирования их жизненного опыта.

Феноменология. Феноменология — это метод исследования, который делает упор на изучение сознательного опыта как способ понимания реальности вокруг нас. Он основан на идеях немецкого философа Эдмунда Гуссерля начала 20 века, который считал, что человеческий опыт является источником всех знаний.Феноменология занимается систематическим отражением и анализом явлений, связанных с сознательными переживаниями, таких как человеческое суждение, восприятие и действия, с целью (1) оценки и описания социальной реальности с различных субъективных точек зрения вовлеченных участников, и ( 2) понимание символических значений («глубокой структуры»), лежащих в основе этих субъективных переживаний. Феноменологическое исследование требует, чтобы исследователи устранили любые предшествующие предположения и личные предубеждения, сочувствовали ситуации участника и настроились на экзистенциальные аспекты этой ситуации, чтобы они могли полностью понять глубокие структуры, которые управляют сознательным мышлением, чувствами и поведением изучаемого. участников.

Рисунок 10.2. Экзистенциально-феноменологический метод исследования.

Некоторые исследователи рассматривают феноменологию как философию, а не как метод исследования. В ответ на эту критику Джорджи и Георгий (2003) ^[15] разработали экзистенциальный феноменологический исследовательский метод, чтобы направлять исследования в этой области. Этот метод, показанный на рисунке 10.2, можно разделить на этапы сбора и анализа данных. На этапе сбора данных участники, вовлеченные в социальное явление, проходят интервью, чтобы зафиксировать их субъективный опыт и взгляды на исследуемое явление.

Примеры вопросов, которые могут быть заданы, включают «можете ли вы описать типичный день» или «можете ли вы описать этот конкретный инцидент более подробно?» Эти интервью записываются и расшифровываются для дальнейшего анализа. Во время анализа данных исследователь читает расшифровку стенограммы по номеру:

(1) получить представление о целом и (2) установить «единицы значимости», которые могут достоверно отражать субъективный опыт участников. Примерами таких значимых единиц являются такие понятия, как «ощущаемое пространство» и «ощущаемое время», которые затем используются для документирования психологического опыта участников.Например, чувствовали ли участники себя в безопасности, свободе, в ловушке или в радости, когда испытывали явление («чувствованное пространство»)? Чувствовали ли они, что их опыт был напряженным, медленным или прерывистым («время ощущения»)? Феноменологический анализ должен учитывать временной ландшафт участников (то есть их чувство прошлого, настоящего и будущего), а исследователь должен переносить себя в воображаемом смысле в ситуацию участника (то есть временно проживать жизнь участника). Жизненный опыт участников описывается в форме повествования или с использованием возникающих тем.Затем анализ углубляется в эти темы, чтобы выявить множество смысловых слоев, сохраняя хрупкость и неоднозначность жизненного опыта субъектов.

Строгость в интерпретационных исследованиях

В то время как позитивистские исследования используют «редукционистский» подход, упрощая социальную реальность до скупых теорий и законов, интерпретативные исследования пытаются интерпретировать социальную реальность через субъективные точки зрения встроенных участников в контексте, в котором расположена реальность.Эти интерпретации сильно контекстуализированы и, естественно, менее распространены на другие контексты. Однако, поскольку интерпретативный анализ субъективен и чувствителен к опыту и пониманию внедренного исследователя, многие исследователи-позитивисты (функционалисты) часто считают его менее строгим. Поскольку интерпретативное исследование основано на ином наборе онтологических и эпистемологических предположений о социальном феномене, чем позитивистское исследование, позитивистские понятия строгости, такие как надежность, внутренняя валидность и обобщаемость, не применяются подобным образом.Однако Линкольн и Губа (1985) ^[16] предоставляют альтернативный набор критериев, который можно использовать для оценки строгости интерпретирующего исследования.

Надежность. Интерпретативное исследование можно рассматривать как надежное или аутентичное, если два исследователя, оценивающие одно и то же явление с использованием одного и того же набора доказательств, независимо приходят к одним и тем же выводам или один и тот же исследователь, наблюдающий одно и то же или подобное явление в разное время, приходит к аналогичным выводам. Эта концепция аналогична концепции надежности в позитивистских исследованиях, при этом согласие между двумя независимыми исследователями аналогично понятию надежности между экспертами, а согласие между двумя наблюдениями одного и того же явления одним и тем же исследователем сродни проверке надежности.Чтобы гарантировать надежность, интерпретирующие исследователи должны предоставить адекватные подробности об интересующем их феномене и социальном контексте, в который оно встроено, чтобы позволить читателям независимо подтвердить свои интерпретирующие выводы.

Доверие. Интерпретативное исследование можно считать достоверным, если читатели сочтут его выводы правдоподобными. Эта концепция сродни концепции внутренней валидности в функционалистском исследовании. Доверие к интерпретационным исследованиям можно повысить, предоставив доказательства расширенного участия исследователя в этой области, продемонстрировав триангуляцию данных по предметам или методам сбора данных, а также поддерживая тщательное управление данными и аналитические процедуры, такие как дословная транскрипция интервью, точные записи контактов и интервью, а также четкие записи о теоретических и методологических решениях, которые могут позволить провести независимый аудит сбора и анализа данных при необходимости.

Подтверждаемость. Подтверждаемость относится к степени, в которой результаты интерпретируемого исследования могут быть независимо подтверждены другими (обычно участниками). Это похоже на понятие объективности в функционалистическом исследовании. Поскольку интерпретирующее исследование отвергает понятие объективной реальности, подтверждаемость демонстрируется с точки зрения «интерсубъективности», то есть, если участники исследования согласны с выводами, сделанными исследователем. Например, если участники исследования в целом согласны с выводами, сделанными исследователем об интересующем явлении (на основе обзора исследовательской статьи или отчета), то результаты можно рассматривать как подтверждаемые.

Возможность передачи. Переносимость в интерпретационных исследованиях относится к степени, в которой результаты могут быть обобщены для других условий. Эта идея аналогична идее внешней валидности в функционалистском исследовании. Исследователь должен предоставить подробные, подробные описания контекста исследования («подробное описание») и тщательно описать структуры, предположения и процессы, выявленные на основе данных, чтобы читатели могли независимо оценить, могут ли и в какой степени сообщенные результаты переданы другим лицам. настройки.

[13] Susman, G.I. и Эверд, Р.Д. (1978). «Оценка научных достоинств практических исследований»,

Administrative Science Quarterly, (23), 582-603.

[14] Блубонд-Лангер, М. (1996). В тени болезни: родители и братья и сестры хронически больного ребенка. Принстон, Нью-Джерси: Издательство Принстонского университета.

[15] Георгий, А., Георгий, Б. (2003) Феноменология. В Дж. А. Смит (ред.) Качественная психология: Практическое руководство по методам исследования.Лондон: Sage Publications.

[16] Линкольн Ю.С., Губа Э.Г. (1985). Натуралистическое исследование. Беверли-Хиллз, Калифорния: Sage Publications.

Центр перспективных исследований в области овладения языками (CARLA): оценка второго языка

Создание группы комплексной оценки эффективности на основе стандартов
Пошаговая инструкция

Режим интерпретации

Интерпретативный способ общения дает учащимся возможность слушать, читать или просматривать подлинные материалы.Учащиеся демонстрируют понимание этих материалов на двух уровнях: буквальном и интерпретативном. На буквальном уровне учащиеся демонстрируют, что они могут понимать поверхностный смысл текста. На уровне интерпретации учащиеся «читают между строк», чтобы продемонстрировать, что они могут использовать свои базовые знания и культурные представления для более полной интерпретации сообщения.

Перед просмотром видео

В свободном месте ниже приведите несколько примеров аутентичных текстов, которые студенты могут слушать, читать и просматривать.Помните, что аутентичные материалы предназначены для носителей целевого языка.

Примеры аутентичных текстов:

Примеры прослушивания / просмотра аутентичных текстов:
Фильмы, подкасты, радиопередачи, телепрограммы, спектакли, ток-шоу, дебаты, выступления, лекции, демонстрации, спортивные игры, музыка, анонсы, искусство

Примеры чтения аутентичных текстов:
Знаки, расписания, меню, этикетки, письма, электронная почта, рассказы, пьесы, газеты, журналы, интернет-сайты, поэзия, романы, рассказы, инструкции, карты, рецепты, тексты песен, текстовые сообщения

Как вы смотрите видео

Сделайте заметки в рамке под видео о том, как учителя оценивают режим интерпретации.Обратите пристальное внимание на то, как они оценивают, для более глубокого понимания: «чтение между строк». Также обратите внимание на проблемы с использованием аутентичных материалов для оценки.

Оценка интерпретирующего режима:

Как учителя оценивали режим перевода:

Китайский : учащиеся следовали указаниям от места к месту на карте Китая
Испанский : учащиеся смотрели видео на воздушном рынке, чтобы определить, что кто-то купил и сколько это стоит после переговоров; они также читали диалог и резюмировали основные идеи на английском языке
Итальянский : учащиеся читали статью об итальянском кино и отвечали на вопросы о содержании; их также попросили сделать выводы, опираясь на их базовые знания об итальянском кино.

Проблемы оценки в интерпретирующем режиме:

С точки зрения культуры, Кристина отметила, что некоторые аутентичные тексты содержат слишком много культурных отсылок, чтобы ученики могли их понять. Она отметила, что на поиск подходящих аутентичных материалов и / или на адаптацию задания к языковому уровню и культурной среде учащихся требуется значительное количество времени. Она считала, что глоссарий, объясняющий некоторые ключевые культурные ссылки, был необходим, чтобы помочь студентам понять как сообщение, так и выводы.

Проблемы Кристины применимы ко всем языкам и на всех уровнях. В общем, сложно найти аутентичные тексты, соответствующие возрасту и языку. Полезно вести активный файл аутентичных текстов и веб-сайтов, когда вы читаете, слушаете или просматриваете материалы.

После просмотра видео

Фатима, преподающая арабский язык, подчеркнула, что успех учащихся в устном переводе напрямую зависит от количества изучаемого языка, который использовался в классе: чем больше учащиеся слышат и читают целевой язык, тем больше у них уверенности в понимании подлинных устных и письменных текстов. тексты.Урсула Ленц отметила, что важно дать студентам возможность поделиться тем, что еще они заметили в аутентичном тексте: это побуждает студентов быть исследователями, проявлять любопытство и задавать вопросы. Обе эти точки зрения важно учитывать, когда вы думаете о своем классе. Последовательное и постоянное использование целевого языка в классе повышает способность ваших учеников понимать изучаемый язык. Предоставление студентам возможности рассказать вам о тексте как можно больше также увеличивает их успехи.

Посмотрите этот аутентичный текст на английском языке (PDF). Какие задачи вы могли бы попросить выполнить новичок или изучающий английский язык со средним уровнем знаний, чтобы продемонстрировать, что они могут понять? Не забывайте учитывать как буквальный, так и выводной уровни.

Дизайн интерпретирующего исследования: концепции и процессы — 1-е издание

«Интерпретативный план исследования Перегрина Шварц-Ши и Дворы Янова: концепции и процессы » — это не книга с практическими рекомендациями и не философское размышление о различиях между методологиями, хотя оба этих элемента присутствуют.Скорее, это книга о «хорошем» и «другом», критериях, которые мы используем для оценки того, что считается «исследованием» в социальных науках, и о политике категоризации. . . . Это важная и в высшей степени удобочитаемая книга, заслуживающая широкого круга читателей среди исследователей, рецензентов грантов, редакторов журналов и аспирантов «.

Thomas J. Catlaw , Журнал исследований и теории государственного управления

«Шварц-Ши и Янов отвечают на все вопросы, которые беспокоят и нервируют полевых работников, на понятном языке и с примерами, которые проясняют все сложные значения.Их книга поможет как новичкам, так и опытным исследователям найти путь к достоверным и неопровержимым результатам ».

Говард С. Беккер , автор книг Tricks of the Trade и Writing for Social Scientists

« Дизайн интерпретирующего исследования предлагает важные рекомендации для студентов и ученых, которые хотят выйти за рамки позитивистского исследования. В ясной, увлекательной прозе авторы объясняют, как разработать ключевые элементы интерпретирующего исследования и эффективно передать их рецензентам и читатели.Авторы, являющиеся ведущими фигурами в современных дебатах о методологии, предлагают взгляды на исследования, которые неизменно проницательны и иногда (удивительно) провокационны ».

Джо Сосс , Миннесотский университет

« Дизайн интерпретирующего исследования — это упорядоченное, ясное и важное обсуждение темы, имеющей огромное значение для социальных наук. Эта приветственная книга, объединяющая принципы интерпретации и практику, напоминает нам, что ученые, изучающие не камни или геномы, а людей и сообщества требуют соразмерного понимания науки.И интерпретативисты, и неинтерпретативисты, стремящиеся к большему знакомству с традицией, должны прочитать — и глубоко задуматься — ясное обсуждение Шварца-Ши и Янова, чтобы узнать, как выглядит, звучит и ощущается хорошая интерпретирующая социальная наука ».

Эдвард Шац , Университет Торонто

«Шварц-Ши и Янов ясно демонстрируют ставки, ценность и аргументацию в пользу интерпретативных исследований в этой области. Политологам-интерпретивистам и неинтерпретивистам отчаянно нужна эта книга, чтобы реализовать свой потенциал в области исследований: она направляет интерпретивистов в их усилиях. проводить сложные, но доступные исследования по важнейшим темам в различных областях дисциплины, и это позволяет неинтерпретивистам признать равное превосходство интерпретативистских и позитивистских модальностей и идей.«

Сесилия Линч , Калифорнийский университет, Ирвин

« Дизайн интерпретирующего исследования: концепции и процессы — это незаменимое руководство, которое должно быть на книжной полке каждого ученого в области политики, политики и государственного управления, чья работа основана на интерпретационном подходе. Что еще более важно, в отношении формирования будущего При разработке этих социальных дисциплин текст Шварца-Ши и Янова должен занять место в каждой учебной программе по дизайну и методам исследования.Таким образом, независимо от своих методологических убеждений, студенты будут так же знакомы с практикой интерпретативных исследований в области социальных наук, как и с альтернативными подходами ».

Ричард Хольцман , Университет Брайанта, Смитфилд

« Дизайн интерпретирующего исследования: концепции и процессы — один из немногих исследовательских текстов, которые я читал от корки до корки и часто рекомендую студентам.»

Дебра Д. Беррингтон , Колорадский технический университет

Осмысленная интерпретация: темы интерпретации

ЗНАЧИТЕЛЬНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ Темы интерпретации

«СРЕДНИЙ УЧИТЕЛЬ СКАЗЫВАЕТ.ОБЪЯСНЯЕТ ХОРОШИЙ УЧИТЕЛЬ. ВЫСОКИЙ УЧИТЕЛЬ ДЕМОНСТРИРУЕТ. ВЕЛИКИЙ УЧИТЕЛЬ ВДОХНОВЛЯЕТ » —Уильям Артур Уорд

Темы интерпретации
СКАЗАТЬ ЧТО-ТО ЗНАЧИТЕЛЬНО

---

ДЭВИД Л. ЛАРСЕН

Большинство переводчиков склонны комбинировать
их знания, энтузиазм и умение рассказывать истории. Некоторые
одаренный от природы и интуитивно преобразовывающий, казалось бы, обыденную информацию
в содержательные и увлекательные презентации.

Насколько ценны природные способности, толкование
продукты и услуги становятся более эффективными благодаря дисциплинированному применению
инструментов профессии.

Фриман Тилден охарактеризовал интерпретацию как искусство. [1]
Художники используют инструменты для выражения смысла. Джазовый пианист изучает мюзикл
теория, чтобы импровизировать. Скульпторы осваивают долото и молоток, чтобы
формы выпуска могут видеть только они.

Возможно, самый мощный инструмент интерпретации — это
интерпретирующая тема.

Инструмент, который последовательно развивает идею или идеи.

Лучший способ раскрыть смысл — через
выражение идеи. Интерпретирующий продукт должен развивать идею или
идеи должны быть актуальными, провокационными и значимыми во всем
его доставка. Идея предоставляет платформу для рассмотрения аудитории,
реагировать, опираться, присваивать и преобразовывать.

Значимая идея открывает возможности для
аудитории, чтобы установить свои собственные связи со смыслом ресурса.
Без последовательной разработки соответствующей идеи или идей,
услуги устного перевода — это просто набор сопутствующей информации,
хронологическое повествование или случайные массивы материального / нематериального
ссылки — они не приносят желаемых результатов
интерпретация.

Возникает успешно разработанная интерпретирующая тема
от доставки продукта и исследования идеи или
идеи. При правильном использовании тема обеспечивает фокус, который поощряет
аудитории следует учитывать значение ресурсов, понимать и ценить
ресурс способами, которые они иначе могли бы упустить.

Тема интерпретации помогает переводчикам влиять на
аудитория, фокусируя внимание на личных связях аудитории. Это
формулирует причину или причины заботы о ресурсе и о нем.Использование темы, переводчик надеется спровоцировать аудиторию, чтобы знать
ресурс имеет значение и считаю, что его сохранение имеет значение.

интерпретаторы не являются единственными профессионалами, которые используют
информация сказать что-то значимое. Ученые организовать информацию
таким образом, что объясняет, как работает природа. Кроме того, историки исследования
прошлое и сортировки и порядок доказательств, чтобы понять отношения
люди и события.

Одно предложение, которое выражает смысл.

Заявление на тему интерпретации резюмирует,
формулирует и извлекает интерпретирующую тему. Выражено в единственном
предложения, интерпретирующее изложение темы заставляет переводчика
ясно думайте о том, что он или она говорит.

Художественное произведение интерпретатора на основе
по значимости сайта. Это выражение того, что
переводчик и организация знают, что они значимы для ресурса
языковые аудитории могут подключиться к собственному опыту.

Интерпретирующее утверждение темы может и обычно
должно быть указано в интерпретируемом продукте, потому что это может помочь сделать
центральный фокус понятен аудитории. Однако его настоящая цель и
успех — это инструмент, который направляет развитие и представление
весь интерпретирующий продукт.

Создание содержательного интерпретирующего тематического утверждения
может быть самой сложной частью разработки эффективного толкования
товар.

Требуется дисциплина. Успешные переводчики
часто составляйте тематическое заявление и обнаруживают, что оно не передает
понимание и эмоции, которые они хотят представить — и выбирают
переделать.

Столь же часто можно придерживаться тематического утверждения
и изменить материальные / нематериальные связи и возможности программы для
связи со значениями ресурсов. Чаще всего процесс — это борьба
требующие повторной настройки, целенаправленных усилий и времени.

Связывает материальный ресурс с нематериальным
смыслы.

Пояснительное тематическое утверждение связывает материальное
ресурс нематериального значения. Вот что делает это
толковательный.

Если утверждение связывает материальный ресурс с
информации и описывает или подробно описывает материальный ресурс, это
фактическое или информационное заявление.Фактические утверждения используются для
разрабатывать сервисы для аудитории, которой интересна только информация
или, возможно, для сообщений о безопасности или сохранности.

Организует переводческий продукт или услугу.

Заявление на тему интерпретации — это инструмент, который
согласованно развивает центральную актуальную идею или идеи для аудитории.
Он предоставляет организационный компас, который направляет выбор
материальные / нематериальные ссылки, которые — расположены в порядке, который «добавляет
вверх »до интерпретирующей темы — необходимо развить в
возможности для эмоциональной и интеллектуальной связи со смыслами
ресурса.Каждая возможность связи со смыслом также может быть
изложены в одном предложении, которое связывает материальный ресурс с
нематериальный смысл. Каждая возможность подключения, в свою очередь,
иллюстрирует элемент темы.

Продукту или услуге недостает внимания и силы, если они
включает информацию, ссылки и возможности для подключения, которые
не связаны с темой или отсутствуют ссылки и возможности, которые
поддерживаю тему. Тогда он не будет развиваться согласованно. Вероятно,
переводчик, доставляющий такой продукт, не уверен в значении или
значения, которые он или она пытается раскрыть.

Интерпретирующая тема может содержать больше
чем одна идея. Эти более сложные интерпретирующие темы обычно
требуется больше материальных / нематериальных связей, превращенных в возможности для
связи со смыслами.

Убедительные интерпретирующие темы связывают осязаемые
ресурс к универсальной концепции.

Один из принципов Фримена Тилдена гласит, что все
интерпретация должна быть актуальной для аудитории. [2]
Наиболее актуальные темы интерпретации — и
самый мощный — соединить материальный ресурс с универсальной концепцией.Изложение темы интерпретации и, следовательно, основная идея или идеи
интерпретирующего продукта, всегда должен содержать универсальный
концепция.

Универсальное понятие — это нематериальное значение, имеющее
значение почти для всех, но может означать не одно и то же
любым двум людям. Это идеи, ценности, проблемы,
отношения, потребности и эмоции, которые фундаментально говорят с человеком
условие.

Процессы, системы, некоторые идеи, задачи,
отношения и потребности — другие нематериальные значения, которые не
универсальные концепции — могут и должны быть связаны с материальным
ресурс.Переводчики используют эти ссылки, чтобы раскрыть возможности
связь и развитие и поддержка большего и более мощного смысла (я)
заявлено в универсальной концепции интерпретирующей темы.

Выражает значение и значение, но не является
«сообщение домой».

Мера интерпретационного успеха — это не
умение аудитории повторять тему переводчика. Скорее, это
личные и значимые связи аудитории с ресурсом.

Переводчики наиболее эффективны, когда аудитория
понимать исследуемые значения и уметь связывать их с
их собственная жизнь — согласие, несогласие, добавление или взятие из
их.Переводчики используют темы, чтобы связно развивать идеи, которые говорят
что-то важное и мощное, чтобы они могли спровоцировать и помочь личному
связи, а не просто передача идеи другому человеку.

¹ «ТОЛКОВАНИЕ — ЭТО ИСКУССТВО, КОТОРОЕ СЧЕТАЕТ МНОГОЕ
ИСКУССТВО, ЯВЛЯЮТСЯ ЛИ ПРЕДСТАВЛЕННЫЕ МАТЕРИАЛЫ НАУЧНО-ИСТОРИЧЕСКИМИ ИЛИ
АРХИТЕКТУРНЫЙ. ЛЮБОМУ ИСКУССТВУ МОЖНО ОБУЧИТЬ НЕКОТОРОЙ СТЕПЕНИ «ФРИМЕН ТИЛДЕН
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ НАШЕГО НАСЛЕДИЯ (ЧАПЕЛЛ-ХИЛЛ: УНИВЕРСИТЕТ СЕВЕРНОЙ КАРОЛИНЫ
ПРЕСС, 1957), 26-31.

² «ЛЮБАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ, КОТОРАЯ НЕ СВЯЗАНА
ЧТО ОТОБРАЖАЕТСЯ ИЛИ ОПИСАНО ЧТО-ТО ВНУТРИ ЛИЧНОСТИ
ИЛИ ОПЫТ ПОСЕТИТЕЛЯ БУДЕТ СТЕРИЛЬНЫМ. «TILDEN, 11-17.

---

---

meanful_interpretation / mi2a.htm
Последнее обновление: 29 мая 2008 г.

---

Осмысленная интерпретация
© 2003, Eastern National
Все права принадлежат компании Eastern National. Материал из этого
электронное издание, изданное Eastern National, не может быть воспроизведено
любым способом без письменного согласия Eastern
Национальный.

---

IDP Домашняя страница

Назначение
Этот компонент знакомит интерпретатора с пятью
основные элементы процесса интерпретации через
использование формулы, известной как «интерпретирующее уравнение».

Подход

Интерпретирующее уравнение — это быстрый метод сокращения
который помогает учащемуся запомнить основные концепции, которые
относятся ко всей деятельности по интерпретации.Это всего лишь
инструмент, помогающий интерпретировать подход. Какой бы подход
используется для представления информации, необходимо, чтобы
учащийся полностью понимает пять элементов
интерпретационного процесса и как они соотносятся с фактическими
устная работа. Были предложены другие модели
передают аналогичные концепции.ВСЕ служат для поддержки переводчика
в понимании основных отношений и важности
ключевых элементов того, чтобы быть успешным и эффективным переводчиком.

Поскольку этот компонент предназначен для предоставления интерпретаторов
обоснование концепций, которые они будут использовать
свою карьеру, рекомендуется, чтобы многие действующие парк
примеры, иллюстрирующие концепции, должны быть предоставлены как часть
опыта обучения.Это позволит учащемуся
получить опыт применения этих несколько абстрактных
концепции к реальным ситуациям и проблемам.

I. Интерпретирующее уравнение

II.
Пять элементов интерпретирующего уравнения

Ресурсы

История законодательных актов Парка, отчеты Конгресса
слушания, связанные с парком, протоколы общественных собраний,
газетные статьи, местные органы власти, пресса и
архивы групп сообщества.Современный и исторический парк
файлы переписки. (Эти источники могут предоставить хорошие
понимание того, как общественность, особенно местные
сообщество, виды на парк и типы ценностей
и значения, которые они ассоциируют с ресурсами.)

Щелчок
Значок: Изучение смысла посетителей, прикрепленных
к трем национальным столичным мемориалам Терезы Л.Гольдман, В. Жасмин Чен и Дэвид Л. Ларсен. Журнал
интерпретации исследований. Том 6, номер 1, 2001.

Часть I (PDF, 1295 КБ) Часть
II (998 КБ).

Ремесло и концепции интерпретации: взгляд на то, как
Переводчики Службы национальных парков выявляют и содействуют
Возможности для контактов W.Жасмин Чен.
Докторская диссертация, 2003 г. Университет Западной Вирджинии.
[В сети]. Имеется в наличии.

Модель интерпретирующего процесса, интерпретирующая разработка NPS
Программа, 2002. Модель интерпретирующего процесса обеспечивает
фреймворк для разработки интерпретирующих программ
и продукты.Он состоит из последовательности действий
которые помогают переводчику раскрыть возможности
для своей аудитории, чтобы сделать эмоциональную и интеллектуальную
связи со смыслами ресурса, а также
как сплоченно развивать идею или идеи, которые актуальны
к ресурсу и аудитории.

Книги
Достижение совершенства в устном переводе: введение
к убедительным историям, Служба национальных парков, 1995.Учебное пособие, призванное помочь переводчикам открыть для себя
захватывающие истории и нематериальные и универсальные
значения, связанные с ресурсами.

Интерпретация 21 ^st Century: Fifteen
Руководящие принципы толкования природы и культуры,
Ларри Бек и Тед Кейбл, Sagamore Publishing, 1998.

Интерпретация нашего наследия, Фриман Тилден, Университет
из North Carolina Press, 1957.Отличное обсуждение
понятий, представленных интерпретирующим уравнением.

Планы уроков по навыкам устного перевода: «Роль интерпретации в работе парка»
Мария Джиллетт, 1992; «Парк-посетитель-переводчик»
по SER, 1983; «Выявление и понимание
Посетитель »Линды Олсон, 1983.

Интерпретативные взгляды: Мнения по оценке интерпретации
в Службе национальных парков Гэри Э.Махлис, изд.,
Ассоциация национальных парков и охраны природы, 1986 г.
Сборник из 24 эссе профессионалов-интерпретаторов
о том, как оценить эффективность толковательного
возможность для посетителей.

Острова надежды, Уильям Браун, Национальный парк развлечений
и Park Association, 1971.

Об интерпретации: социология для интерпретаторов естественных
и истории культуры, Гэри Э.Махлис и Дональд Р.
Филд, ред., Oregon State University Press, 1992.
Двадцать эссе, посвященных разнообразию посетителей
потребности и реакции на интерпретацию.

Персональный перевод: подключение вашей аудитории
Heritage Resources, Лизе Брочу и Тиму Мерриману,
Национальная ассоциация устного перевода, 2002 г. Это
книга делится традициями и тенденциями развития
интерпретирующие программы.Несколько элементов NPS IDP
философия, в том числе постулаты, толкование
уравнение, материально-нематериальные связи и универсальные
концепции.

Персональный
Программа обучения переводчиков, винтаж 1976 г., НПС
учебный пакет, который можно взять взаймы в Mather Training
Центр.

Священная земля: американцы и их поля сражений, Эдвард
Линенталь, Иллинойский университет, 1991 г. Интригующий
посмотрите на некоторые из нематериальных значений (религиозный,
политические, социальные и личные), связанные с американскими
военные объекты. Включает главы о Лексингтоне, Конкорде,
Геттисберг, Литтл-Бигхорн и военный корабль США Аризона.

Альманах округа Сэнд, Альдо Леопольд, Оксфордский университет
Press, 1949. Включает чудесный личный кабинет.
о том, как автор прошел через похожего «посетителя»
континуум «, приходя к признанию дикой природы как
чем добыча охотника.

Пятая сущность, Фриман Тилден, Национальный парк Trust
Правление фонда, 1950. Краткое повествование о нематериальном
сущность, которая делает парки уникальными.

Прошлое — чужая страна, Дэвид Ловенталь, Кембридж
University Press, 1985. Отличный научный экзамен.
того, что культурные ресурсы представляют для людей и
Почему. Полно примеров со всего мира. Особенно
сильный в изучении того, почему люди придерживаются ностальгических взглядов
истории.

Видеокассеты
Фокус-группы: инструмент для оценки услуг переводчика,
Нэнси Медлин и Гэри Махлис, исследования совместных парков
Подразделение, Университет Айдахо, 1991 год.Видеозапись и инструкция,
практическое пошаговое руководство по оценке интерпретирующих
услуги с использованием методики фокус-группы.

Самокритика: инструмент оценки интерпретации
Услуги, Нэнси Медлин, Гэри Мачлис и Джин МакКендри,
Группа исследований совместных парков, Университет Айдахо,
1993. Обучающее видео и инструкция по работе переводчика.
может оценить эффективность интерпретирующих программ.

Вернуться к началу

Предложенный
Развивающая деятельность
1. Подготовьте список из десяти вещей, которые вы попытаетесь сделать.
в ближайшие два месяца, чтобы обогатить интерпретацию
в парке и совершенствуйте свои навыки переводчика.
Встретьтесь со своим руководителем в конце двух месяцев
оценить прогресс ваших усилий и подготовить
новый список на ближайшие полгода.Проекты должны
не быть частью назначенных рабочих обязанностей, но небольшая дополнительная
вещи, которые помогут вам опробовать и оценить
идеи и концепции, представленные в компоненте.

2. Посетите семинар «Увлекательные истории» или пройдите
рабочая тетрадь «Захватывающие истории».

3. Подготовить материал для домашней страницы парка на
Интернет, который выходит за рамки информации и исследует
нематериальные значения ресурса для посетителей за пределами сайта.

4. Начать «жизненный список» техник интерпретации,
наблюдать за другими и записывать то, что вы думаете
преимущества и недостатки каждого.

5. Напишите свой личный договор на устный перевод,
описание вашей личной философии интерпретации
и как вы будете стремиться помогать другим создавать личные
связи с ресурсами, которые вы интерпретируете.если ты
делали это в прошлом, пересмотрите свой контракт
и рассмотрите его намерения с учетом этого компонента.

6. Активно участвовать в проекте обслуживания посетителей.
или фокус-группа посетителей.

7. Просмотрите всю программу интерпретации вашего парка.
и постарайтесь определить, на каком уровне посетителя
Континуум программ и проектов нацелены.Помощь
программы и проекты, если вы обнаружите, что все они
нацелены на одну аудиторию или если все они нацелены на
уровни ниже «связей / связей»
шаг.

8. Изучите программы и проекты вашего парка по интерпретации.
чтобы увидеть, раскрывают ли они, прямо или косвенно,
некоторые из нематериальных и универсальных значений, связанных
с ресурсами.Помогите улучшить программы или проекты
которые слабые.

Институт общественных и международных отношений

ЧТО ТАКОЕ ИНТЕРПРЕТИВНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ?

Методики интерпретации позиционируют смысловые практики
человеческих актеров в центре научного объяснения. Называется
качественное исследование по некоторым дисциплинам, оно проводится с
близкая к опыту перспектива, в которой исследователь не начинает с
концепции определены априори, но скорее стремится позволить им проявиться
от встреч в «поле» (которое мы определяем здесь широко, чтобы
охватывают как традиционные полевые исследования внутри страны, так и за рубежом,
текстово-архивное исследование).

Интерпретативное исследование направлено на аналитическое раскрытие тех
осмысленные практики, показывая, как эти практики настраивают
генерировать наблюдаемые результаты.

Методологии и методы интерпретационных исследований не новы, но
сегодня находятся в меньшинстве в дисциплинарных политических науках
обучающие и основные журналы. За последнее десятилетие было
растущий интерес, признание и поддержка «качественных»
методы в социальных науках в целом и в дисциплине
политология, в частности.В то же время «толковательный»
методологии и методы также привлекают больше внимания.
В то время как философское обоснование интерпретативных исследований давно
были ясны, эмпирические вопросы дизайна исследования, исследовательской практики и
недавно была разработана соответствующая оценка таким образом, чтобы
помочь докторантам и младшим ученым сделать их исследования более эффективными
строгие и более эффективно сообщать о своих выводах.

Хотя есть некоторое совпадение между качественными и
практики интерпретативных исследований (в частности, в использовании словесных
данных) интерпретационное исследование отличается своим подходом к исследованию
дизайн, формирование концепции, анализ данных и стандарты оценки
(Bevir and Kedar 2008, Yanow and Schwartz-Shea, 2006; см. Также Klotz and
Линч 2007, Прасад 2005).Итак, как обсуждают Бевир и Кедар (2008),
интерпретационные методологии включают ориентацию на практический опыт, которая
считает человеческие действия значимыми и исторически обусловленными. В этом
точка зрения, социальные науки и предметы, которые они изучают, находятся в
особые лингвистические, исторические и ценностные точки зрения. Этот
резко контрастирует со стремлением определить обобщаемые законы
независимо от культурно-исторической специфики.

См. Эти ссылки на список конкретных методов интерпретации
и набор ключевых показаний.

Список литературы

Бевир, Марк и Кедар, Асаф. 2008. Формирование концепции в политической
наука: антинатуралистическая критика качественной методологии. Перспективы
по политике 6 (3): 503-17.

Клотц, Ауди и Линч, Сесилия. 2007. Стратегии для
исследования в области конструктивистских международных отношений. Армонк, Нью-Йорк: M E
Шарп.

Прасад, Пушкала. 2005. Крафт качественного исследования:
Работает в традициях постпозитивизма.